«Итак, представим, что перед нами пациент. Он может страдать от изменений настроения, которое ему неподвластно, или от полнейшего уныния, которое сковало его энергию. Он практически ни на что не может решиться или чрезвычайно смущается на людях.
Совершенно неожиданно он может ощутить, что исполнение привычной работы, которую он раньше выполнял профессионально, теперь вызывает у него большие трудности. Да и вообще ему с трудом дается любое серьезное решение, любое начинание.
Однажды он по неизвестной причине пережил ужасный припадок страха и с того времени уже не может самостоятельно переходить улицу или ездить по железной дороге без мучительных усилий над собой.
Возможно, ему вообще придется отказаться и от того, и от другого. Или, что особенно примечательно, его мысли начали действовать по собственному плану и не позволяют вмешиваться в этот план. Его постоянно преследуют некие побуждения, которые чужды ему, однако он не в состоянии отказаться от них.
Нечто навязывает ему чрезвычайно смехотворные задачи - например, посчитать число всех окон, выходящих на улицу. А если необходимо выполнить некоторые простые действия, например, бросить письмо в почтовый ящик или выключить газовую плиту, буквально через секунду он уже начинает сомневаться, действительно ли он выполнил это действие и приходится себя проверять.
Сначала все это вызывает у человека только досаду, однако постепенно такое состояние становится совершенно невыносимым. Человек обнаруживает, что уже не в состоянии отделаться от идеи, что ему просто необходимо толкнуть под колеса вагона ребенка, сбросить с моста в воду неизвестного человека, и ему весь день приходится спрашивать себя, не он ли тот самый убийца, которого разыскивает полиция как виновника совершенного преступления.
Разумеется, все это очевидная бессмыслица, абсурд, и человек сам прекрасно это понимает, он никому ни разу не сделал ничего плохого, однако ощущение вины от этого ничуть не меньше».

Или другого пациента, женщину: «Она пианистка, однако ее пальцы свело судорогой, и они отказываются ей подчиняться. Когда она хочет выйти на люди, у нее немедленно же проявляется совершенно естественная потребность, удовлетворение которой абсолютно несовместимо с пребыванием в приличном обществе. Так что, ей приходится отказываться от посещения вечеринок, концертов, балов, театров, других общественных мест.
Если же она все-таки выходит из дома, что происходит крайне редко, то на нее немедленно обрушиваются сильнейшие головные боли или же другие болезненные ощущения. Вполне вероятно, что любой прием пищи ей приходится заканчивать рвотой, а это при продолжительности данного явления может оказаться даже опасным для жизни.
И, наконец, остается только посочувствовать ей в том, что она не переносит даже самого маленького волнения, хотя таких волнений избежать просто невозможно. Все это приводит к тому, что она начинает впадать в бессознательные состояния, часто сопровождающиеся мышечными судорогами, которые напоминают эпилепсию, хотя она, ею, вероятнее всего, не страдает».

Или третий пациент, мужчина: «Что касается других пациентов, то они могут чувствовать некие отклонения в специфической области, где эмоциональная жизнь предъявляет особые требования к телу (иначе говоря, к физиологии). Если этим страдают мужчины, то часто они считают себя совершенно неспособными внешне проявить нежные чувства к противоположному полу.
При этом по отношению к не столь любимым объектам в их распоряжении, вероятно, весь арсенал необходимых для этого средств. Или же, может случиться и так, что их собственная чувственность начинает привязывать их к тем людям, которых они откровенно презирают и от которых явно желают избавиться.
Они оказываются в таких условиях, что реализация любого чувственного желания становится делом крайне неприятным. Если же наши пациенты женщины, то они по причине страха, отвращения или любых иных трудностей чувствуют себя неспособными следовать требованиям половой жизни; когда же они все-таки отдаются любви, то считают себя обманутыми в своих ожидаемых наслаждениях, которое природа, как они считают, дает им в качестве вознаграждения за уступчивость».

В конце концов, пациент узнает, что есть такие люди, которые специально занимаются лечением именно таких заболеваний, - психоаналитики». Посторонний, который незримо постоянно присутствует здесь с нами, выказывает признаки нетерпения, когда Фрейд рассказывает о проявлениях нервных заболеваний. Он стал очень внимательным, он заинтригован и говорит примерно следующее: "Итак, теперь мы узнаем, как поступит с пациентом, которому не смог помочь врач, психоаналитик".

Фрейд отвечает: «А ведь между психоаналитиком и пациентом не происходит ничего, кроме того, что они просто беседуют друг с другом. Психоаналитик в своей деятельности не применяет инструментов и не предписывает медикаменты. При малейшей возможности он разрешает пациенту находиться в его прежнем окружении, старается не вредить его обычным отношениям с другими людьми на протяжении всего аналитического лечения. Естественно, такой подход не является обязательным условием, и, более того, не может быть осуществлен во всех случаях. Психоаналитик уделяет пациенту определенное время, просит его высказаться, внимательно его выслушивает, после чего говорит сам, предварительно попросив пациента выслушать его». Теперь весь вид нашего Постороннего ясно демонстрирует определенное презрение. Как будто он подумал: "И больше ничего? Слова, слова, слова, как говорил принц Гамлет". Он, естественно, вспоминает издевательскую речь Мефистофеля о том, как ловко некоторые распоряжаются словами. Эта речь на памяти каждого настоящего немца. А еще он говорит: "Получается, что это всего лишь еще один вид колдовства. Вы разговариваете и таким образом устраняете страдания".

Фрейд: «Нет сомнения, что это было бы колдовством, если бы имело гораздо более быстрое действие. Быстрота, безусловно, характерна для колдовства; для него характерна, можно сказать, неожиданность успеха. Однако на психоаналитическое лечение уходят месяцы и даже годы; так что столь длительное "колдовство" теряет свой чудесный характер. Однако нам не хотелось бы с презрением относиться к слову. Это чрезвычайно мощный инструмент, это то средство, с помощью которого мы сообщаем друг другу о наших чувствах, это путь воздействия на других людей.
Вовремя сказанное слово поддержки может принести неизмеримое благо, а в других случаях и другое слово приносит ужасные страдания. Безусловно, первенство в сотворении мира остается за делом, слово появилось позже, и замена деятельности словом - это уже явление культурного прогресса. Однако первоначально слово все же было колдовством, магическим актом, и оно продолжает сохранять еще довольно многое из своей прежней силы».

Наш же Посторонний не унимается: "А теперь, допустим, что пациент подготовлен к пониманию психоаналитического лечения не лучше меня. Как вам удастся привести его к вере в волшебство слова, которое призвано избавить его от страданий?"

Фрейд: «Безусловно, пациента необходимо подготовить, а для этого имеется весьма простой путь. Психоаналитик просит его быть совершенно искренним, не укрывать намеренно ничего из того, что ему приходит в голову, а затем и вообще не считаться абсолютно ни с какими помехами, которые могут помешать высказыванию определенных мыслей или воспоминаний. Каждому известно, что у него имеется нечто такое, в чем он может сознаться только с неимоверным трудом, и даже нечто такое, что он вообще считает недопустимым кому-либо сообщать. Это "интимные дела".

Пациент также догадывается (а это уже большой прогресс в его психологическом самопознании), что у него есть и нечто иное, в чем он не хотел бы признаться даже самому себе и что он скрывает от самого себя, даже изгоняет из собственного сознания, если это нечто все-таки в нем всплывает. Вполне вероятно, в определенной ситуации пациент сам заметит, что у него появилась чрезвычайно примечательная психологическая проблема, которая заключается в том, что ему необходимо охранять собственную мысль от самого себя. Будто его так называемая "самость" уже не является чем-то единым, и будто в нем находится еще и нечто другое, что может быть противопоставлено этой "самости".

Пациент может усмотреть определенное противостояние между "самостью" и духовной жизнью в широком смысле этого понятия. Если теперь он принимает требования психоанализа и начинает говорить обо всем, то вскоре становится возможным и более непосредственное общение. Обмен мыслями происходит при таких необычных предпосылках, что он вполне может привести к самому неожиданному результату.

"Я прекрасно понимаю, - говорит наш Посторонний, - любой невроз имеет нечто, что угнетает пациента, содержит в себе некую тайну. Подталкивая пациента к ее раскрытию, вы освобождаете его от тяжкого гнета и излечиваете. Однако это - все тот же старый добрый принцип исповеди, который католическая церковь с незапамятных времен использует с целью сохранения господства над душами верующих".

Фрейд: «И здесь нам необходимо ответить: "И да, и нет". Похоже на то, что исповедь действительно является элементом психоанализа и в какой то мере - введением в него. Однако все это далеко от того, чтобы соответствовать истинной сути психоанализа, и совсем не годится для того, чтобы объяснить его действие. Во время исповеди кающийся грешник говорит то, что ему известно, а во время психоанализа невротик должен сказать гораздо больше. Нам ничего не известно также о том, чтобы исповедь когда-либо обладала силой, которая устраняет явные симптомы заболевания».

"Тогда мне вообще ничего не понятно, - звучит голос Постороннего. - Что же это такое: сказать больше, чем ему известно. Впрочем, вполне возможно, что вы, будучи психоаналитиком, оказываете на своего пациента более сильное влияние, чем исповедующий священник на исповедуемого грешника, так как вы гораздо более долго, интенсивно, не говоря уже об учете индивидуальности, занимаетесь пациентом.
Свое влияние вы используете для того, чтобы отвлечь пациента от болезненных мыслей и опасений. Было бы достаточно уже одного того, что на этом пути удается снимать такие физиологические проявления, как судороги, понос, рвота. Однако мне известно о том, что подобные воздействия имеют очень хорошие результаты при применении гипноза. Вполне возможно, благодаря и вашим усилиям. Вы оказываете сильное гипнотическое влияние на пациента, устанавливаете суггестивную связь с его личностью, даже если и сознательно не стремитесь к этому.
Что касается чудес вашей терапии, то все они не что иное, как следствие гипнотического внушения. Однако насколько мне известно, сама по себе гипнотическая терапия работает гораздо быстрее, чем ваш психоанализ, который, согласно вашему же утверждению, продолжается месяцы и годы".

Фрейд комментирует: «Так что наш Посторонний не настолько невежественен и беспомощен, как мы считали в самом начале. Нетрудно заметить, что он стремится понять психоанализ с помощью своих прежних знаний, присоединить его к чему-то такому, что ему уже известно. Сейчас перед нами стоит непростая задача объяснить Постороннему, что это ему не удастся, что психоанализ является методом sui generis (Sui generis (лат.) - образующий особый вид посредством самого себя.), чем-то своеобразным и новым, что возможно понять исключительно с помощью новых взглядов или, если так для вас будет лучше, новых гипотез. Однако, конечно, Посторонний заслуживает того, чтобы мы ответили на его последнее замечание».

Фрейд отвечает: «То, что было сказано об особом персональном влиянии психоаналитика, безусловно, достойно большого внимания. Это влияние на самом деле имеет место и играет большую роль. Однако оно не похоже на влияние при гипнотизме. Нам кажется, что мы сможем вам доказать, что ситуации здесь абсолютно разные. Вероятно, будет достаточно простого замечания, что мы не используем личное влияние в качестве "подталкивающего" момента для того, чтобы подавить симптомы страдания, что имеет место в случае гипнотического внушения. Далее, было бы ошибочным считать, что именно данный момент обязательно является носителем лечения.
Вероятно, это так только в самом начале; а позднее он выступает против наших психоаналитических намерений и заставляет нас прибегнуть к решительным контрмерам. Мне хотелось бы показать вам на одном примере, насколько далеко за пределами психотерапии, работающей с помощью переключения и внушения, находится психоаналитическая техника. В случае, если наш пациент страдает от чувства вины, будто он совершил тяжелое преступление, мы не советуем ему не обращать внимания на свои угрызения совести путем и не делаем акцент на его несомненной безвинности. Все это, хотя и безуспешно, он уже пытался; проделать и сам.
Что же касается нас, то мы пробуем разъяснить ему, что это мучающее его сильное и долговременное ощущение имеет в своей основе нечто реальное, и это нечто нам, вероятно, удастся обнаружить».

Фрейд о психоанализе
часть 2

"Я был бы чрезвычайно удивлен, - считает Посторонний, - если бы путем подобного объяснения вы избавили пациента от угрызений совести. Однако каковы ваши аналитические намерения, и чем вы в действительности занимаетесь с пациентом?"

Фрейд: «Если я хочу быть понятым вами до конца, то мне, наверное, необходимо представить ту часть психологического учения, которая вне психоаналитического круга пока неизвестна или недостаточно оценена по заслугам. Из предлагаемой вашему вниманию теории нетрудно вывести то, чего мы хотим от пациента и каким образом мы этого достигаем. Я представлю все в виде догмы, будто бы теория всегда была полностью завершенной научной системой.
Однако не следует считать, что как таковая она вдруг появилась сразу, наподобие некоей философской системы. Она разрабатывалась нами чрезвычайно медленно, мы долго бились за каждую ее частичку, постоянно улучшая нашу теорию, будучи в непрерывном контакте с реальностью, пока, в конце концов, наша теория не приобрела ту самую форму, в которой она, вероятно, вполне подходит для наших целей. Буквально несколько лет назад мне бы пришлось излагать данное учение совершенно иными словами.
Безусловно, я не могу ручаться за то, что и теперешняя форма выражения останется без изменений. Вам хорошо известно, что наука отнюдь не является откровением, ей с самого начала не присущ характер чего-то безошибочного, определенного, неизменного, чего так страстно желает человеческое мышление. Однако в том виде, в каком наше учение находится сейчас, оно является именно тем, что мы имеем.
Если принять во внимание, что наша наука чрезвычайно молода, что ей менее ста лет и что она, вероятно, занимается чрезвычайно трудным материалом, то вам удастся отнестись к моему сообщению с пониманием. Однако вы всегда, когда захотите, сможете меня прервать, если вы не успеваете следить за моей мыслью или захотите получить более подробные объяснения».

Посторонний: "Я бы хотел вас прервать еще до того, как вы начнете. Вы сказали, что изложите для меня новую психологию, но, как я полагаю, психология не может быть новой наукой. Существует достаточно большое количество различных видов психологии, много разных психологов, а в школе мне говорили о значительных достижениях в этой области".

Фрейд: «У меня и в мыслях не было все это оспаривать. Если же рассмотреть вопрос более серьезно, то окажется, что все достижения психологии относятся, скорее, к физиологии органов чувств. Что касается учения о душевной жизни, то оно не могло развиваться, так как его задерживала одна-единственная, однако весьма существенная ошибка. А каковы рамки этого учения сегодня, как оно преподносится в школе?
Учтем, что кроме ценных взглядов на физиологию органов чувств, сегодня мы имеем еще и классификацию и определения наших психических процессов, которые благодаря их повсеместному использованию и соответствующему отражению в языке стали общим достоянием всех образованных людей. Однако очевидно, что для понимания нашей душевной жизни этого недостаточно.
Разве вы не обратили внимания на то, что каждый историк, биограф, философ, писатель составляет свою собственную науку-психологию, выдвигает свои особые гипотезы о закономерностях и целях душевных актов, при этом, все это в определенной мере соответствует истине и одновременно настолько же ненадежно? Во всем этом отсутствует общая основа.
Поэтому оказывается, что в области психологии нет авторитетов. Здесь любой имеет возможность в соответствии со своими вкусами заниматься своеобразным "браконьерством". Если вы поднимете проблему физики или химии, то каждый, кто не обладает так называемыми "специальными знаниями", будет молчать. Однако если вы найдете в себе смелость на какое-либо утверждение в области психологии, то вам придется учитывать мнение и возражения каждого заинтересованного человека.
Возможно, в этой области вообще отсутствуют "специальные знания". Любой человек имеет свою душевную жизнь, и именно поэтому каждый из нас принимает себя за психолога. Но какие он имеет для этого основания?
Как-то рассказывали об одной женщине, которая хотела работать воспитательницей; у нее спросили, умеет ли она обращаться с маленькими детьми. "Естественно, - сразу же ответила она,- я ведь сама когда-то была маленьким ребенком"».

Посторонний: "Итак, невзирая на все эти обстоятельства, вы говорили об «общем фундаменте» душевной жизни, которого не замечают все психологи и который вы собираетесь открыть, наблюдая за пациентами?"

Фрейд: «Я не думаю, что эти обстоятельства делают наши данные ненужными. Любой объект изучения невозможно познать, если не исследовать его аномалий. Эмбриология, например, не достигла бы теперешнего признания, если бы не смогла объяснить природу возникновения врожденных уродств. Я нередко наблюдал людей, чьи мысли идут своим собственным путем, они напряженно размышляют о проблемах, которые им абсолютно безразличны.
Разве обычная, школьная психология дает хоть какое-нибудь объяснение этой аномалии? Заметим, по ночам у каждого из нас мышление идет своим собственным путем и создает такие образы, которые мы впоследствии не понимаем, которые нам несвойственны и внушают вполне оправданные опасения, так как напоминают болезненный бред. Я говорю о сновидениях.
Простой народ всегда искренне верил, что сновидения имеют некий смысл, некую ценность, определенно что-то значат. Именно этот смысл сновидений традиционная психология не в состоянии разгадать и не разгадает никогда. Со сновидениями она ровным счетом ничего не может сделать. Когда она пытается хоть как-то объяснить их, то все эти объяснения оказываются весьма далеки от психологии, все сводится, например, к объяснению сновидений наличием раздражения определенных органов чувств, различной глубиной сна отдельных частей головного мозга и так далее.
Однако мы можем сказать, что психология, которая не в состоянии объяснить сновидение, совершенно не имеет никакой пользы для понимания нормальной душевной жизни и отнюдь не может даже претендовать на звание науки».

Посторонний: "Вы становитесь агрессивным. Вероятно, вы коснулись болезненного места. Я, естественно слышал, что в психоанализе сновидениям придается большое значение, их толкуют, с их помощью выходят на реальные события, ставшие причиной тех или иных отклонений и тому подобное.
Однако также известно и то, что сами психоаналитики не могут справиться с разногласиями в толковании сновидений. Если так оно и есть на самом деле, то не следует преувеличивать преимущества психоанализа".

Фрейд: «Вот тут вы, на самом деле, во многом правы. Безусловно, как для теории, так и для практики психоанализа толкование сновидений приобрело большое значение. И когда я думаю о той неразберихе, которую некоторые психоаналитики устроили с толкованием сновидений, то мне довольно легко пасть духом и признать правоту известного пессимистического изречения нашего великого сатирика Нестроя: "Любой прогресс в своем развитии всегда велик лишь наполовину от того, каким он представлялся сначала!" Однако разве вам неизвестно, что люди запутывают и искажают буквально все, с чем имеют дело?
Если быть осторожным и самодисциплинированным, то большинства ошибок при толковании сновидений можно избежать. Однако не кажется ли вам, что я никогда не дойду до сути, если мы постоянно будем отклоняться от темы?»

Фрейд о психоанализе
часть 3

Посторонний: "Вы собирались рассказать о фундаментальных предпосылках новой психологии, если я правильно понял?"

Фрейд: «Мне не хотелось бы начинать подобным образом. Я расскажу сначала о наших предположениях, касающихся структуры психического аппарата».

Посторонний: "Я бы хотел уточнить, что вы называете психическим аппаратом, и из чего он строится?"

Фрейд: «Что такое психический аппарат, вам скоро станет понятно. А вот из какого материала он создан, я бы попросил не спрашивать. Психологического интереса это не представляет, и для психологии этот вопрос является столь же несущественным, как для оптики вопрос о том, из какого материала делать стенки телескопа - из металла или плотной бумаги. Материальную точку зрения мы вообще не трогаем, однако на пространственную внимание обращаем.
Давайте представим перед собой неизвестный аппарат, предназначенный для психического функционирования, причем именно в качестве инструмента, который состоит из нескольких частей - мы называем их инстанциями; каждая из них имеет свою особую функцию и в пространстве располагается относительно друг друга определенным образом, то есть пространственные отношения "впереди" и "позади", "поверхностно" и "глубоко" имеют для нас смысл, прежде всего, только в случае изображения закономерной последовательности функций. Я понятно объясняю?»

Посторонний: "Не очень, но, вероятно, позднее мне удастся это понять, однако в любом случае это некая особая анатомия души, которую естествоиспытатели вообще не рассматривают".

Фрейд: «Думаю, это обычное вспомогательное представление, каких много в науке. Самые первые среди таких представлений всегда были довольно нестройными. В таких случаях можно сказать: "Open to revision" (Open to revision (англ.) - открыто для пересмотра.). Ценность вспомогательного представления, которое философ Ханс Вайхингер назвал бы это "фикцией", зависит от того, чего посредством него можно достигнуть.

Но я продолжу. Мы твердо стоим на почве житейской мудрости и признаем в людях некую особую психическую структуру, которая, с одной стороны, связана с реакцией на раздражение органов чувств и восприятием физиологических потребностей, а с другой стороны, является посредником между ними. Эту подструктуру мы называем "Я". В этом уже нет ничего нового, все мы допускаем подобную гипотезу, если только человек не является философом, а некоторые принимают эту гипотезу даже являясь философами.
Однако мы не считаем, что такое описание психического аппарата является полным. Кроме "Я", нам удалось хорошо изучить еще одну психическую область, которая гораздо более обширна, грандиозна и темна, чем "Я", и которую мы называем "Оно". Прежде всего нас интересует отношение между этими двумя инстанциями.

Вероятно, вы будете недовольны тем, что для обозначения этих двух наших психических инстанций или областей нами были избраны простые местоимения, вместо того чтобы дать им полнозвучные имена, взятые из древнегреческого. Однако мы, психоаналитики, предпочитаем иметь контакт с общедоступным образом мыслей и используем привычные понятия вместо того, чтобы отбрасывать их. И в этом нет никакой нашей заслуги, нам необходимо действовать именно так, потому что наши пациенты, которые весьма часто умны, однако не всегда образованны, должны понимать наше учение.
Безличное "Оно" непосредственно примыкает к определенным способам восприятия мира нормальными людьми. "Оно было мною осознано, - говорят иногда, - оно было чем-то во мне, что в это мгновенье было сильнее меня": "C’etait plus fort que moi" (C""etait plus fort que moi (фр.) - это было сильнее меня.).

В психологии нам удается описывать отношения только при помощи сравнений. И в этом нет ничего особенного, подобное встречается и в иных научных областях. Однако нам также необходимо производить замену этих сравнений, ведь ни одно из них не является постоянным. Таким образом, когда я проясняю для вас отношение между "Я" и "Оно", то прошу представить "Я" в виде фасада "Оно", в виде его переднего плана, и одновременно в виде его внешнего, коркового слоя. Давайте остановимся именно на последнем сравнении. Нам известно, что корковый слой имеет свои особые качества, из-за влияния окружающей среды, к которой он примыкает.
Получается, что мы представляем "Я" в виде появившегося под воздействием внешнего мира (иными словами, реальности) и изменившегося слоя психического аппарата, слоя инстанции "Оно". Вы видите, насколько серьезно мы занимаемся в психоанализе пространственными представлениями. Область "Я" действительно является для нас поверхностной. "Оно" является областью более глубокой. Область "Я" лежит между реальностью и "Оно" - явлением исключительно психическим».

Посторонний: "У меня совершенно нет желания спрашивать вас, как подтвердить все это. Однако скажите, прежде всего, зачем вам понадобилось это разделение на «Я» и «Оно», что подталкивает вас к этому?"

Фрейд: «Ваш вопрос подсказывает мне, как правильно продолжить мое изложение. Чрезвычайно важно знать, что в некоторых точках "Я" и "Оно" чрезвычайно сильно отклоняются друг от друга. Для "Оно" и "Я" действуют совершенно разные правила протекания психических процессов. "Я" преследует собственные цели и использует собственные средства. Об этом можно было бы сказать чрезвычайно много, однако не лучше ли привести для иллюстрации всего одно новое сравнение и один пример? Подумайте о том, какое различие проявляется во время войны между фронтом и тылом. Нет ничего удивительного, что на фронте многое идет иначе, чем в тылу, и что в тылу позволяется многое из того, что должно быть напрочь запрещено на фронте. При этом определяющее значение, безусловно, имеет близость врага.
Что касается душевной жизни, то для нее этим врагом является близость внешнего мира. "Снаружи", "чужой", "вражеский" - когда-то эти понятия были идентичными. А теперь приведем такой пример: в "Оно" не существует никаких конфликтов; противоречия, противоположности в обусловленном порядке находятся невдалеке друг от друга и в дополнение к этому их нередко сближают некоторые компромиссные образования. А вот "Я" в таких случаях переживает конфликт, который непременно должен разрешиться, и решение состоит в следующем: от одного стремления человек отказывается в пользу другого.
Область "Я" является такой организацией, которая весьма заметно выделяется своим стремлением к единению, к синтезу. Однако подобный характер совсем не присущ "Оно", оно, можно сказать, бессвязно, и его отдельные устремления преследуют собственные цели абсолютно независимо и без учета целей других устремлений».

Посторонний: "Если реально существует столь важный психический тыл, то как объяснить, что он не замечался вплоть до появления психоанализа?"

Фрейд: «А вот здесь мы возвращаемся к одному из ваших предыдущих вопросов. Психология закрыла себе доступ к сфере "Оно", поскольку придерживалась простой предпосылки, что все психические акты нами осознаны, что осознанность является отличительным признаком всего психического, и что даже если неосознанные процессы в нашем мозгу действительно существуют, то они не относятся к психическим актам и совершенно не касаются психологии.
Расхожее мнение: "Это и так понятно". Действительно, психологи во многих случаях из этого исходят, однако чрезвычайно просто показать, что такая позиция неверна. Даже самое простое самонаблюдение приводит к выводу, что имеют место ассоциации, которые без определенных предпосылок не могли появиться. Однако об этих самых ранних ступеньках мышления, которые на самом деле тоже должны иметь психическую природу, психологи не знают ничего, полагая, что в сознании появляется уже готовый результат. Иногда психологам удается осознать эти предварительные мыслительные процессы путем их реконструкции уже задним числом. "Скорее всего, имело место обычное отвлечение внимания, - говорят они, - если эти подготовительные работы не были замечены".
Довольно неплохое оправдание! Однако как не заметить тот факт, что параллельно с обычным сознанием мы наблюдаем проявления, имеющие психическую природу, нередко чрезвычайно усложненные, о которых сознание никоим образом не догадывается, и о них психологам ничего не известно. Однако к чему этот спор? Мы можем призвать на помощь гипнотические эксперименты, которые весьма убедительно демонстрируют существование не осознаваемых мыслей, каждому, - демонстрируют, каждому кто не против поучиться».

Посторонний: "У меня нет желания отрицать это, однако я считаю, что, наконец-то, понял вас. То, что вы называете «Я», на самом деле является сознанием, а ваше «Оно» - это так называемое подсознание, о котором сейчас так много говорится. Однако с какой целью был организован весь этот маскарад с новыми названиями старых явлений?"

Фрейд: «Но ведь это совсем не маскарад. Прежние названия, которые вы пытаетесь вернуть, здесь не подходят. И не надо даже пробовать навязать мне вместо науки литературу. Если кто-то начинает говорить о подсознании, то я не уверен, рассматривает ли он подсознание с пространственной точки зрения, как нечто, что находится в душе ниже сознания, или с точки зрения качественной, как иное сознание, и при этом как нечто мистическое. Вероятно, этот человек и сам ясно не представляет этого. При этом единственно допустимой здесь парой противоположностей является "сознательное и бессознательное". Однако уверенность в том, что эта пара совпадает с разделением на "Я" и "Оно", чревата тяжелыми последствиями. Естественно, было бы чудесно, если бы все на самом деле оказалось так просто.
В этом случае овладеть нашей теорией было бы легко, однако не все так просто. Верно лишь то, что любые процессы, которые имеют место в "Оно", были и остаются процессами бессознательными и что только процессы в "Я" могут осознаваться, и никакие больше. Но они не все являются такими, они не являются такими всегда и безусловно, и, вообще, довольно крупные части "Я" могут оставаться бессознательными длительное время.
Осознание психических процессов - дело чрезвычайно сложное. Не могу отказать себе в том, чтобы не продемонстрировать (пускай и довольно догматически), как эта проблема рассматривается нами. Вспомните, что "Я" является внешним, периферическим слоем "Оно". С нашей точки зрения на внешней поверхности этого самого "Я" расположена особая, непосредственно обращенная к внешнему миру область, система, орган - назовите это как захотите, - и только посредством раздражения этой области и появляется феномен, который мы называем сознанием. Данный орган может одинаково хорошо возбуждаться извне, иначе говоря, воспринимая стимулы из внешнего мира с помощью органов чувств, и изнутри, где поначалу принимает во внимание ощущения в "Оно", а потом и процессы, протекающие в "Я"».

Фрейд о психоанализе
часть 4

Посторонний: "Но все это, чем дальше, становится все менее понятным и даже начинает ускользать от моего понимания. Вы пригласили меня к дискуссии по вопросу, могут ли дилетанты, не являющиеся врачами, браться за психоаналитическое лечение. И поэтому к чему все эти споры о рискованных неясных теориях, в правоте которых вам так и не удалось убедить меня?"

Фрейд: «Мне прекрасно известно, что убедить вас я не могу. Это не представляется возможным, и поэтому даже не входит в мои планы. Когда мы преподаем нашим ученикам теоретические предметы психоанализа, то видим, насколько слабое впечатление оказывает на них теория. Психоаналитическое учение принимается ими с такой же холодностью, как и другие абстракции, которые они познали до этого. Вероятно, некоторые из учащихся действительно желали убедиться в правоте теории, однако поначалу нет никаких признаков, подтверждающих, что это непременно произойдет. Потому мы добиваемся того, чтобы каждый желающий заниматься психоанализом с другими людьми, предварительно был сам подвергнут психоанализу.
И только в ходе такого "самоанализа" , когда человек на собственном теле, или, правильнее будет сказать, на собственной душе, на самом деле переживает процессы, обнаруженные психоанализом, он приобретает убеждения, которые позднее будет использовать в качестве руководства, уже будучи психоаналитиком. Поэтому как же я могу ожидать, что вы, человек посторонний, примете наши теории, если я могу предоставить вам только неполное, сокращенное, и именно поэтому неясное изображение учения, которое совершенно не подтверждается вашим собственным опытом?
А поступаю я так вот по какому поводу. Я вообще не ставлю вопроса о том, является ли психоанализ правильным учением или же, наоборот, выдвигаемые им гипотезы - грубейшее заблуждение. Я разворачиваю перед вами нашу теорию только потому, что именно таким способом я лучше всего могу объяснить совокупность идей психоанализа, то, какие предпосылки лежат в основе работы с каждым конкретным пациентом, и чем вообще психоанализ занимается со своими пациентами.
Таким образом будет внесена определенная ясность в проблему дилетантского психоанализа. Впрочем, вам абсолютно незачем волноваться: если вы в течение такого долгого времени следовали за мной, то уже наверняка преодолели все страхи, и последующее повествование наверняка будет воспринято вами легче. А теперь разрешите мне немного отдохнуть".

Фрейд о психоанализе
часть 5

Посторонний: "Мне кажется, что у вас есть желание рассказать мне, каким образом теория психоанализа рассматривает возникновение нервных страданий".

Фрейд: «Действительно, я попробую сделать это. Однако для этой цели нам необходимо исследовать наше "Я" и наше "Оно" с новой, так называемой динамической точки зрения, то есть учитывая силы, которые действуют как внутри них, так и между ними. До этого мы довольствовались только описанием психического аппарата».

Посторонний: "Но только при условии, что и это тоже не будет непонятным для меня!"
Фрейд: «Я считаю, что очень скоро вы довольно легко сориентируетесь. Итак, с нашей точки зрения, силы, побуждающие психический аппарат к деятельности, берут свое начало в органах тела как проявление основных физиологических потребностей. Вспомните известные слова нашего поэта-философа: любовь и голод. Впрочем, это вполне респектабельная пара сил! Физиологические потребности, поскольку они являются стимулами для психической деятельности, мы называем влечениями. Теперь эти влечения заполняют "Оно"; вся энергия скапливается в "Оно", можно даже сказать, она им производится.
Силы, находящиеся в "Я", тоже иного происхождения не имеют, а свое начало берут во влечениях "Оно". Чего влечения требуют? Им необходимо удовлетворение, иначе говоря - создание таких ситуаций, в которых физиологические потребности временно исчезают. Наш орган сознания переживает снижение напряжения потребностей как удовольствие, а мгновением позже его повышение уже переживается как неудовольствие. Благодаря этим колебаниям возникает целый ряд ощущений удовольствия или неудовольствия, на основе которых координирует свою деятельность весь психический аппарат. Поэтому мы можем говорить о "господстве принципа удовольствия".

Когда притязания влечений "Оно" не находят удовлетворения, немедленно дают о себе знать невыносимые состояния. Опыт неоднозначно показывает, что ситуации удовлетворения реализуются исключительно с помощью внешнего мира. Именно здесь и начинает функционировать та часть "Оно", которая обращена к внешнему миру, а именно область "Я". Представим, что вся движущая сила, которая приводит в движение некое транспортное средство, берет начало из "Оно". При этом "Я" принимает на себя управление, а если управление отсутствует, то цель, естественно, достигнута не будет.
Влечения в "Оно" требуют незамедлительного, бескомпромиссного удовлетворения, и благодаря этому достигают или всего, или ничего, даже испытывая ощутимый урон. Задача "Я" в этой ситуации - защита от любой неудачи, посредничество между притязаниями "Оно" и возражениями реального мира. При этом деятельность "Я" развивается в двух направлениях. При помощи органов чувств и системы сознания, с одной стороны, "Я" ведет наблюдение за внешним миром, чтобы уловить благоприятный момент для безопасного удовлетворения, а с другой стороны, "Я" оказывает влияние на "Оно", сдерживая его "страсти", принуждая влечения не торопиться с удовлетворением желаний и даже, при необходимости, изменять их или совсем от них отказаться за определенную компенсацию. Таким сдерживанием побуждений "Я" заменяет ранее единственно решающий принцип удовольствия так называемым принципом реальности, который пусть даже и имеет абсолютно те же конечные цели, однако одновременно принимает во внимание условия, которые ставит реальный внешний мир.
Позже "Я" приходит к пониманию того, что кроме уже указанного нами приспособления к внешнему миру есть еще один путь, который почти стопроцентно гарантирует удовлетворение. Этот путь - вторжение во внешний мир, изменение его, создание в нем таких условий, при которых может наступить удовлетворение. Такая деятельность становится высшим достижением "Я". Настоящий кладезь житейской мудрости - в знании того, когда целесообразно усмирить свои страсти и преклониться перед реальностью или, наоборот, стать на сторону этих самых страстей и сопротивляться внешнему миру. Сегодня в психоанализе это явление принято называть самопластической и аллопластической адаптацией - в зависимости от того, происходит ли этот процесс путем изменения собственной психической организации или изменением внешнего (в том числе и социального) мира».

Посторонний: "Ну и что получается? «Оно» позволяет «Я» добиваться такого господства над ним, несмотря на то, если я не ошибся, слушая ваше объяснение, что «Оно» сильнее?"

Фрейд: «Действительно, так оно и происходит, когда "Я" сформировано полностью, проявляет активность, имеет доступ ко всем частям "Оно" и в силу всего этого воздействует на него. Естественно, между "Я" и "Оно" нет никакой естественной вражды, они составляют одно целое, а в случае полного здоровья практически неотделимы друг от друга».

Посторонний: "Все это приятно для нашего уха, однако я не вижу, как этот идеальный союз согласуется с феноменами заболеваний".

Фрейд: «Замечание имеет смысл. Когда "Я" и его отношения к "Оно" полностью соответствуют идеальным требованиям, не будет и никакого нервного заболевания. Возникновение болезни весьма неожиданно, хотя для знатока общей патологии здесь нет большого сюрприза, и он найдет убедительное подтверждение тому, что именно самые явные проявлений тенденций к развитию и укреплению различия несут в себе зачатки заболевания, приводят к выходу определенной функции из строя».

Общий взгляд на проблему

Процесс перехода от всевозможных отклонений, находящихся в пределах нормы, к настоящей патологии происходит плавно и зависит, скорее, от изменений в количественном соотношении, чем от качественных различий. В соответствии с нашими психоаналитическими представлениями, психическое равновесие человека базируется, с одной стороны, на взаимоотношениях его внутренних инстанций, а с другой - на отношении его личности в целом к внешнему миру, т. е. на подверженных постоянным колебаниям связях. Инстинктивная энергия спонтанно возрастает или уменьшается в зависимости от того, какую фазу развития проходит индивид. Так, например, в латентный период происходит ее ослабление, в пубертатности - увеличение, в климаксе также увеличение. Если на инстанции "Я" и "Сверх-Я" оказывается давление, силы "Я" и влияние "Сверх-Я" снижаются подобно тому, как это происходит в состоянии усталости, при физической болезни и в преклонном возрасте. Если из-за потери объекта или других лишений снижаются возможности удовлетворения желаний, их распределение возрастает. В связи с этим 3. Фрейд утверждал, что "мы не в состоянии провести резкую границу между "невротиками" и "нормальными" детьми и взрослыми; "болезнь" - это чисто практическое суммарное понятие, и необходимо, чтобы сошлись предрасположение и переживание и достигли такого суммирования, которого будет достаточно для преодоления определенного порога. Таким образом, все время множество индивидов переходят из класса здоровых в класс невротических больных, хотя гораздо меньшее их количество проделывает этот путь в обратном направлении..." (1909 г.).

Поскольку эти положения справедливы для человека любого возраста, "для детей так же, как и для взрослых", то границу между здоровым и больным, нормальным и ненормальным в первом случае провести не проще и не сложнее, чем во втором. Описанная выше картина сущности детской природы показывает, что соотношение сил между "Оно" и "Я" находится в постоянном колебании, что приспособление и защита, благоприятные и болезненные влияния проникают друг в друга, что каждое продвижение от одной ступени развития к другой несет с собой опасность остановок, задержек, фиксаций и регрессий, что инстинкт и "Я" развиваются различными темпами и потому могут вносить беспорядок в движение по отдельным линиям развития что временные регрессии могут превращаться в продолжительные состояния наконец то, что вряд ли возможно оценить количество отрицательно влияющих факторов, которые подрывают или нарушают психическое равновесие.

Имеющиеся на данный момент системы классификации мало чем могут помочь диагносту, который обязан разобраться в этих явлениях, а поэтому он находится в весьма затруднительном положении.

В настоящее время детский анализ продвигается в самых разных направлениях. Создав, несмотря на многочисленные трудности и препятствия, собственные предписания, техника детского анализа в значительной степени освободилась от основных правил анализа взрослых. Были сделаны теоретические открытия, которые являются новым вкладом в аналитические знания, поскольку идут дальше простого подтверждения материалов, реконструированных у взрослых. Только когда речь заходит о классификации явлений, детский аналитик продолжает пользоваться диагнозами, которые приняты во взрослом анализе, психиатрии и криминологии, занимая, таким образом, консервативную позицию и перенимая для своей работы давно устоявшиеся формы, которых явно недостаточно для постановки правильного диагноза, прогноза и выбора метода лечения, поскольку они плохо подходят для условий современной психопатологии детства.

Отличия описательных и метапсихологических способов мышления

Описательный способ мышления при классификации как детских, так и взрослых нарушений противоречит способу мышления метапсихологическому, поскольку первый основывается на сходстве и различии проявляющихся симптомов, а второй - на сравнении скрытых причин, стоящих за ними. Лишь на первый взгляд классификация состояний болезни в описании кажется удовлетворительной. На самом деле речь в данном случае идет вовсе не об углублении представлений и не о нахождении существенных различий между отдельными состояниями, так необходимых нам. Поэтому аналитик, который довольствуется подобным видом диагностического мышления, неминуемо внесет путаницу в собственные, построенные на иных принципах, терапевтические и клинические взгляды и окажется в заблуждении.

Докажем это на примерах: приступы ярости, страсть к путешествиям, страх разлучения и т. п. являются диагностическими терминами, объединяющими под одним названием самые разные состояния болезни (клинические картины), которые по проявленному поведению и симптомам похожи или даже идентичны, но требуют совершенно различного терапевтического воздействия, поскольку принадлежат к абсолютно разным аналитическим категориям по своей метапсихологической структуре.

Так явление, которое называется приступом ярости у детей, имеет три совершенно различных смысла. Например, для самых маленьких обычно они означают не более чем соответствующий этому возрасту моторно-аффективный процесс отвода инстинктивных возбуждений, для которых возможности иного выхода пока не существует. Этот симптом исчезает сам по себе без лечения, как только "Я" ребенка созреет настолько, что для инстинктивных процессов (особенно в речи) откроются другие возможности замещения. Но те же самые симптомы могут означать и то, что проявления ненависти и агрессии против объективного мира не могут проявиться во всей полноте и потому направляются обратно на собственное тело ребенка и доступные ему предметы (самовредительство, битье "головой об стену", поломка мебели и т. п.). В данном случае перенесенный аффект должен стать осознанным, должны снова образоваться связи с его причинной целью. Третий вариант трактовки подобных симптомов заключается в том, что предполагаемая ярость в действительности является приступом страха. Если фобичным детям что-то мешает осуществлять их защитные действия или избегания (подавление агорафобии при появлении фобии от посещения школы), они реагируют на это бурными вспышками страха, которые неквалифицированный наблюдатель может не отличить от обычных приступов ярости и бешенства, восприняв их как проявление агрессии. Однако в отличие от последних, такие состояния можно ликвидировать лишь двумя видами мероприятий - путем восстановления фобической защиты, т. е. избегания вызывающих страх обстоятельств, или путем аналитического определения причин страха, их истолкования и разрешения.

Примерно то же можно сказать о так называемом странствовании детей (бродяжничество, побеги из дому, школьные "прогулы" и т. п.). Мы находим один и тот же симптом при различных обстоятельствах и в различных интерпретациях. Некоторые дети убегают из дома в том случае, если подвергаются в семье жестокому обращению или их либидозная привязанность к семье необычайно слаба; некоторые пропускают школьные занятия (блуждают вместо этого по улице), если боятся учителей или товарищей по классу, плохо учатся или хотят избежать порицаний и наказаний. В обоих этих случаях причина симптома является внешней и может быть устранена изменением внешних условий жизни. У других детей причина того же самого симптома находится в жизни внутренней. Они попадают под влияние бессознательного побуждения и обычно стараются найти в прошлом объект любви. С точки зрения описания верно, что они "убегают", но метапсихологически их странствование целенаправленно, даже если поставленная со стороны "Оно" перед ними цель является ничем иным, как воплощением желаний. В таких случаях для терапии необходимо внутреннее изменение путем аналитического толкования и перевода неосознанного желания в сознательное, а любое внешнее вмешательство успеха не будет иметь.

Несмотря на то, что против весьма часто встречающегося диагноза страха разлучения можно выдвинуть похожие возражения, пока мало что можно возразить против его теперешнего использования во многих детских клиниках, где без оговорок так же обозначаются самые различные состояния. Хотя с метапсихологической точки зрения не существует никакого сходства между страхом разлучения у маленьких детей и школьным страхом детей латентных или ностальгией оторванных от своих семей и живущих в интернате детей. В первом случае речь идет о нарушении биологически оправданной потребности (единство с матерью), на которое ребенок отвечает страхом и отчаянием; в данном случае ничто не может помочь лучше, чем воссоединение с матерью или, как минимум, введение заменяющей ее персоны. Во втором случае причина страха кроется в эмоциональной амбивалентности ребенка. В присутствии родителей любовь и ненависть уравновешивают друг друга, в их отсутствие усиливается опасение, что враждебные силы желания смерти родителям могут действительно принести им вред, и ребенок стремится спасти их от самого себя, цепляется за родителей. В данном случае симптом может отступить только перед аналитическим пониманием эмоционального конфликта, а воссоединение с родителями или беспрепятственное совместное пребывание с ними будет лишь поверхностным успокоением.

Для аналитического мышления и терапевтических действий описания проявляющейся симптоматологии в данном и подобных ему случаях явно недостаточно.

Различия диагностической терминологии в случаях с детьми и взрослыми

С одной стороны, употребляемые нами диагностические обозначения, относящиеся к различным психическим нарушениям во взрослой жизни, не имеют никакого отношения к многочисленным видам и разновидностям нарушений развития, а с другой - к отличию генетически обусловленных симптомов от обусловленных конфликтно. Однако в области детской психопатологии такие непосредственные различия играют первостепенную роль. Так, вне зависимости от ступени развития, на которой они проявляются, невозможно рассматривать как полностью нормальные или ненормальные такие явления, как ложь или жульничество, агрессия или стремление к разрушению, извращенные занятия и т. п.

Ложь

Вопрос может заключаться в том, как определить момент, после которого можно с уверенностью сказать, что ребенок "лжет", т. е. фальсификация правды принимает у него характер симптома и входит в противоречие с тем, чего от ребенка ожидают окружающие. Разумеется, потребность в правде, как ее понимаем мы, появляется лишь после прохождения им ряда предварительных ступеней развития и не присутствует у ребенка с самого его рождения. Нет ничего неестественного в том, что маленький ребенок отдает предпочтение тому, что вызывает приятные ощущения, пренебрегая всем неприятным и отказываясь воспринимать навязываемые ему раздражители, вызывающие чувство дискомфорта и страх. Значит, в данном случае он ведет себя точно так же, как более старшие дети или взрослые при обмане. Но детскому аналитику (или диагносту) необходимо понимать разницу между примитивным отношением к правде в раннем возрасте, обусловленным господством принципа удовольствия и первичного процесса над ребенком, и более поздними симптомами лжи. Аналитик вправе пользоваться термином "ложь", лишь когда достигают определенной зрелости принцип реальности и рациональное мышление, а ребенок, несмотря на это, продолжает фальсифицировать правду.

У некоторых детей замедлен процесс созревания этих функций "Я", а поэтому даже в старшем возрасте они продолжают лгать. У других "Я" развиваются соответственно их возрасту, но вследствие каких-то неудач и разочарований они отступают на предшествующие примитивные ступени развития. Это относится к лгунам-фантазерам, которые пытаются защититься от реальных неприятностей при помощи инфантильных методов исполнения желаний. На противоположном конце ряда находятся дети, чьи функции "Я" сами по себе нормальны, но для уклонения от правды имеются причины, отличные от обусловленных генетически. В данном случае мотивами могут быть страх перед взрослыми, перед порицаниями и наказаниями, а также жадность, мания величия и т. п. Совершенно очевидно, что именно этими последними примерами "диссоциальной" лжи имеет смысл ограничить употребление термина "ложь".

В детской аналитической практике данное явление чаще всего встречается не в чистом виде, а в смешанной форме, состоящей из отречений, лжи-фантазии и лжи диссоциальной. Таким образом, у диагноста существует возможность разграничить отдельные составные элементы и определить вклад в симптомообразование, соответствующий как процессам созревания и развития, так и переживаниям.

Воровство

Как и в случае с ложью, прежде чем данный термин сможет получить диагностическое значение, должны быть пройдены определенные генетические ступени развития.

Стремление детей присвоить себе все, на что направлено их желание, обычно приписывают "оральной жадности" данного периода. Но при внимательном рассмотрении это поведение объясняется двояко: оно также соответствует принципу удовольствия, вследствие которого ребенок, не задумываясь, присваивает себе все, что доставляет удовольствие, и так же автоматически предоставляет внешнему миру все, что вызывает неприятности. Соответствует оно и свойственной возрасту неспособности различать себя и объект. Как нам известно, грудной или маленький ребенок обращается с телом матери, словно оно его собственное, играет с ее пальцами и волосами не иначе, как при аутоэротике, или предоставляет ей для игры части собственного тела. То, что маленькие дети могут попеременно подносить ложку к своему рту и ко рту матери, часто неправильно интерпретируется в виде спонтанно возникающего раннего великодушия, хотя на самом деле это является следствием отсутствия границ "Я" и ничем иным. Именно эта неразбериха между "Я" и объектным миром, которая приводит к готовности отдавать, превращает каждого малыша в грозу для чужой собственности, несмотря на всю его невинность.

Поначалу в понимании ребенка отсутствует представление о "моем" и "твоем", в последующей жизни являющееся основой честности. Развивается оно очень медленно и поэтапно, при постепенном увеличении самостоятельности "Я". Первым делом ребенку начинает принадлежать собственное тело ("Я" - тело), затем родители, потом - заполненные пока еще смешением нарциссического и объектного либидо переходные объекты. Вместе с чувством собственности в ребенке возникает и склонность защищать изо всех сил свое достояние от любого воздействия извне. Дети понимают, что значит "лишиться" своего намного раньше, чем они приобретают способность считаться с чужой собственностью. Чтобы он осознал это, необходимо понимание того, что окружающие люди берегут свою собственность не меньше, чем он свою. А такое понимание может возникнуть лишь при условии дальнейшего расширения и углубления отношений с внешним миром.

Но, с другой стороны, развития понятий "мой" и "твой" недостаточно для решающего воздействия на поведение ребенка; этому противостоят мощные стремления к присвоению собственности. К воровству его склоняют: оральная жадность, анальногенные тенденции иметь, удерживать, собирать и накапливать, потребность в фаллических символах. Основы же честности закладываются с помощью воспитательных воздействий и следующих за ними требованиями "Сверх-Я", находящимися в постоянном и нелегком противодействии "Я".

Можно или нет диагностически и с социальной точки зрения обозначить ребенка словом "вор", указывая на то, что он "жульничает", зависит в итоге от многих условий. Подобное отдельное действие может быть спровоцировано задержкой детского "Я" на пути достижения своей самостоятельности, недостаточно сформированными объектными отношениями между внешним миром и "Я", слишком инфантильным "Сверх-Я". Из-за таких причин жульничают неразвитые и умственно отсталые дети. Если же развитие протекает нормально, то подобные действия могут быть обусловлены временными регрессиями. В таких случаях жульничество является временным явлением и исчезает при дальнейшем развитии. Продолжительные регрессии в каждом из указанных отношений приводят к жульничеству как компромиссному образованию в виде невротического симптома. Если ребенок жульничает из-за того, что его "Я" не в состоянии господствовать над нормальными, соответствующими возрасту желаниями присвоения, то такие действия говорят о недостаточном приспособлении его к моральным требованиям внешнего мира и являются "диссоциальным" симптомом.

На практике, как и в случае с ложью, этиологические смешанные образования встречаются чаще описанных выше чистых форм; обычно мы имеем дело с комбинированными следствиями задержек в развитии, регрессий и дефектов "Я" и "Сверх-Я" вместе взятых. В конечном результате все жульничество возвращается к причинному единству "моего" и "твоего", себя самого и объекта, доказательством чему может служить тот факт, что все диссоциальные дети прежде всего крадут у своей матери.

Критерии для оценки тяжести заболевания

Сомнений в том, легкомысленно или серьезно следует относиться к происходящим в детстве психическим нарушениям, не возникает. Во взрослой жизни в подобных случаях мы исходим прежде всего из трех критериев: 1) картины симптома; 2) силы субъективного страдания; 3) степени нарушений жизненно важных функций. Ни одна из этих точек зрения не может быть приемлема для детской жизни по вполне очевидным причинам.

1. Как мы уже знаем, симптомы в годы развития означают не то же самое, что позже, когда по ним мы "ориентируемся при постановке диагноза" (3. Фрейд, 1916- 1917 гг.). Далеко не всегда (как это бывает позже) детские задержки, симптомы и страхи являются результатом патологических влияний. Часто это просто сопутствующие явления нормальных процессов развития. Независимо от количества чрезмерных требований, которые определенная фаза развития ставит перед ребенком, все равно могут встречаться симптомообразные явления, которые при разумном окружении исчезают, как только произойдет приспособление к новой ступени или будет пройден ее пик. Сколько бы мы ни исследовали эти явления, даже такие мгновенные нарушения нелегко понять: они соответствуют предостережениям об уязвимости ребенка. Часто они исчезают лишь внешне, т. е. могут возникнуть снова в виде новых нарушений на следующей ступени развития, оставляют после себя шрамы, которые могут служить исходными точками для более позднего симптомного образования. Но все же остается верным утверждение, что в детской жизни иногда даже очевидно серьезные симптомы могут исчезнуть. Часто, как только родители обращаются в клинику, фобические избегания, навязчивая невротическая осторожность, нарушения сна и питания отвергаются ребенком просто из-за того, что диагностические исследования вызывают у них больше страха, чем лежащие в их основе фантазии. Именно поэтому симптоматология изменяется или исчезает вскоре после начала или во время лечения. Но в конечном итоге симптоматологическое улучшение что-то значит для ребенка даже меньше, чем для взрослых.

2. Примерно так же обстоит дело с субъективным страданием. Взрослые принимают решение о лечении, если душевное страдание от болезни становится невыносимым. Этого нельзя сказать о детях, так как фактор страдания у них сам по себе мало говорит о тяжести психического нарушения или наличии его. Дети меньше, чем взрослые, страдают от своих симптомов, за исключением состояний страха, который тяжело переносится ребенком. Так, например, служащие уклонению от страха и неудовольствия фобические и навязчивые невротические меры для ребенка вполне желанны, а соответствующие им ограничения нормальной жизни больше мешают взрослому окружению, чем самому пациенту. Нарушение питания и отказ от пищи, нарушения сна, припадки бешенства и т. п. с позиции ребенка оправданны и только в глазах матери являются нежелательными явлениями. Ребенок страдает от них лишь до тех пор, пока окружающий мир препятствует ему проявлять их во всей полноте, и потому источник страданий видит во вмешательстве взрослых, а не в самом симптоме. Даже такие постыдные симптомы, как ночное недержание мочи и кала, иногда самим ребенком рассматриваются как несущественные. Невротические задержки часто приводят к отводу всего либидо от вызывающей страх деятельности и тем самым к ограничению интересов "Я", которое скрывает утрату активности и стремления к выгоде. Дети с явно выраженными нарушениями - аутистичные, психотичные или умственно отсталые - доставляют большие страдания родителям, так как практически не ощущают своего нарушенного состояния.

Иные основания также не дают возможности определить тяжесть психического нарушения. От своей психопатологии дети страдают гораздо меньше, чем от генетически обусловленных обстоятельств, таких как отказы, требования и трудности приспособления, которые вызваны зависимостью от объективного мира и незрелостью их психического аппарата. Источниками страха и неприятностей в раннем детстве являются неспособность удовлетворить собственные телесные потребности и инстинктивные желания, нежелание разлучения, неминуемые разочарования в нереальных ожиданиях; на следующей (эдипальной) фазе - это ревность, соперничество и страх кастрации. Даже самые нормальные дети не могут быть долго "счастливыми", а поэтому нередки у них слезы, гнев и ярость. Чем лучше развивается ребенок, тем более аффективно отвечает он на проявления повседневной жизни. Мы не вправе ожидать также, что дети, подобно взрослым, естественным образом овладеют своими эмоциями, поддадутся их влиянию, осознают их и смирятся с обстоятельствами. Напротив, когда мы наблюдаем подобную уступчивость, то начинаем подозревать, что с ребенком что-то не в порядке, и предполагаем либо органическое повреждение, либо задержку в развитии "Я", либо чрезмерную пассивность в инстинктивной жизни. Маленькие дети, которые без протеста расстаются с родителями, вероятнее всего из-за внутренних или внешних причин, недостаточно связаны с ними либидоносно. Дети, для которых потеря любви не является помехой, могут находиться в состоянии аутического развития. Если отсутствует чувство стыда, то не развивается "Сверх-Я": вынужденной платой, которую каждый индивид должен заплатить за высшее развитие собственной личности, являются болезненные внутренние конфликты.

Мы должны признать, что чувство субъективного страдания, как ни парадоксально это звучит, имеется у каждого нормального ребенка, и само по себе не является основанием для патологического развития.

3. Обманчив также и третий, решающий для взрослых фактор нарушения достижений в детской практике. Выше уже отмечалось, что достижения в детском возрасте не постоянны, а изменяются вследствие временных регрессий от ступени к ступени, от генетического направления к генетическому направлению, день ото дня, от часа к часу. Не существует твердых критериев для оценки того, когда колебания между прогрессом и регрессом можно считать явлениями нормальной жизни. Даже когда ухудшение функции длится очень долго и внешнее окружение начинает беспокоиться, характеризовать на таком основании ребенка как "задержанного" или "отставшего", диагностически рискованно.

Нам также неизвестно и то, какое из детских достижений имеет право называться "жизненно важным". Несмотря на то, что игры, учеба, свободная деятельность фантазии, тепло объективных отношений, способность к приспособлению являются для ребенка очень важными, с такими фундаментальными понятиями, как "способность любить" и "работоспособность", по значительности их нельзя даже сравнивать. Возвращаясь к более ранней своей гипотезе (1945 г.), я повторю утверждение, что только способность нормально развиваться, проходить намеченные по плану ступени, формировать все стороны личности и выполнять соответствующим образом требования внешнего мира заслуживает определения "жизненно важной" для детской жизни. Пока эти процессы проходят относительно без помех, за возникающие симптомы мы можем не волноваться. Потребность в лечении возникает у ребенка лишь тогда, когда это развитие начинает тормозиться.

Процессы развития в качестве диагностических критериев

На современном этапе для понимания детских нарушений явно недостаточно диагностических категорий, в основе которых лежат точки зрения, отличные от генетикопсихологических. Лишь когда диагност освободится от них, он сможет отвлечься от симптоматологии и приступить к исследованию того, каких генетических ступеней достиг его пациент относительно "Оно", "Я" и "Сверх-Я", насколько продвинулась структурация его личности, т. е. процесс обособления этих внутренних инстанций друг от друга; находятся ли еще психические явления под господствующим воздействием первичного процесса или уже в стадии вторичного процесса и принципа реальности; соответствует ли в целом развитие ребенка его возрасту, "созревает раньше" или "отстает", а если да, то в каком отношении; как сильно патология затронула или угрожает затронуть процессы развития; присутствует ли в процессе развития регресс, и если да, то когда, в каком объеме и до каких пунктов фиксации.

Только такое обследование дает возможность оценить влияние важных факторов на психопатологию детства, увязать друг с другом нормальные процессы развития, отклонения от них и нарушения психического здоровья.

Рассогласования в развитии "Оно" и "Я"

Мы вправе ожидать, что патологические последствия сказываются тогда, когда различные части личности развиваются с различной скоростью. Самый известный клинический пример подобного рода - это этиология навязчивого невроза, где "Я" и "Сверх-Я" в своем формировании опережают продвижения вперед в жизни инстинктивной. По этой причине высокие моральные и эстетические качества совпадают с относительно примитивными инстинктивными побуждениями и фантазиями. Это вызывает конфликты, побуждающие "Я" к навязчивым и также конфликтным действиям. Согласно 3. Фрейду: "Не знаю, насколько это будет выглядеть рискованно, если... выскажу предположение, что временное опережение развития "Я" по отношению к развитию либидо должно вызывать предрасположенность к навязчивому неврозу" (1913 г.). К такому результату, как будет показано ниже, может привести и более поздняя регрессия.

Не реже, а, возможно, даже чаще, встречается сегодня процесс обратный - замедление развития инстанции "Я" при нормальном или преждевременном инстинктивном развитии. Объектные отношения, так же, как и функции "Сверх-Я", у таких "аутических" и пограничных детей слишком недоразвиты, чтобы иметь возможность держать под контролем первичные и агрессивные побуждения. Вследствие этого на анально-садистической стадии отсутствует способность нейтрализовать либидо и агрессию, создавать важные для характера реакционные образования и сублимации; на фаллической стадии отсутствуют вклады со стороны "Я" в организацию эдипальных объектных отношений; в пубертатности "Я" приходит к сексуальной зрелости без предшествующей ей на генитальной стадии способности формировать эмоциональные образования.

Исходя из этого можно сделать вывод (Михаэлс, 1955 г.), что преждевременное развитие "Я" ведет к внутренним конфликтам и, как следствие их, к неврозам; преждевременное инстинктивное развитие приводит к дефектному и инстинктивному образованию характера.

Рассогласования между генетическими линиями

Как было показано выше, рассогласования между генетическими линиями находятся в пределах нормы и становится исходным пунктом для нарушений лишь тогда, когда превосходят результаты ожидания.

Если такое происходит, то одинаково беспомощными чувствуют себя и родители, и учителя. Подобные дети превращаются в невыносимых членов семьи, мешают другим в школьном классе, в детских играх они постоянно ищут ссор, нежеланны в любом обществе, повсюду вызывают возмущение и при этом, как правило, несчастны и недовольны сами собой.

Они не подходят также ни под одну из обычных диагностических категорий клинического исследования, и лишь при рассмотрении с точки зрения генетических линий можно понять их аномальность.

Также нам стало понятно, что достигнутые ступени на различных линиях развития никак друг с другом не взаимосвязаны. Высокое умственное развитие может сочетаться не только с плохими результатами в интеллектуальной области, но и с самыми низкими ступенями на пути к эмоциональной зрелости, телесной самостоятельности и социальным отношениям со старшими товарищами. Подобные рассогласования приводят к искусственно рационализированному инстинктивному поведению, к чрезмерным фантазиям, неудачам в воспитании опрятности, иными словами, к смешанной симптоматологии, трудноразличимой по своей этиологии. Обычно подобные случаи квалифицируются в описательных диагнозах как "предпсихотичные" или "пограничные".

Рассогласование встречается и между линией от игры к работе, на которой происходит задержка развития ребенка, и линией к эмоциональной зрелости, социальному приспособлению и телесной самостоятельности, на которой продвижение вполне соответствует возрасту. Такие дети поступают на клиническое исследование из-за неудач в учебе, которые нельзя объяснить ни их умственным развитием, ни их школьным поведением, которое до определенной поры остается вполне адекватным. В таких случаях внимание исследователя должно сконцентрироваться именно на той области, где нет ожидаемых соответствий между "Оно" и "Я" на специфической линии развития - на переходе от принципа удовольствия к принципу реальности, на недостаточном овладении и модификации прегенитальных стремлений, на запоздалом смещении удовольствия от успешного решения задач на том, во всех или только отдельных направлениях присутствует регресс и т. д.

Подобные случаи в описательном диагнозе именуются либо как "интеллектуальные нарушения", что в корне неверно, либо, отвечая лишь внешней стороне явления, как "недостаточная концентрация".

Патогенные (постоянные) регрессии и их последствия

Как отмечалось выше, регрессии безвредны и даже желательны, пока они являются преходящими (достигнутый до них уровень развития может быть вновь достигнут спонтанно). Патогенными они становятся в том случае, если причиненное ими повреждение само по себе вызывает новообразование внутри личности, а значит, следствия их достаточно продолжительны для этого по времени.

В любых частях психического аппарата возможно появление регрессий обоих видов.

Косвенно ухудшается состояние инстинктивных производных, если регрессия начинается в "Я" или "Сверх-Я", опуская достижения обоих структур на более низкий уровень. Такие повреждения в "Я" и "Сверх-Я" имеют отрицательные последствия для овладения инстинктами, нарушают защитную способность и вызывают прорывы со стороны "Оно" в организацию "Я", которые ведут к инстинктивности, эмоциональным вспышкам и иррациональному поведению, изменяют до неузнаваемости картину характера ребенка. Обычно при исследовании раскрывается, что причинами такого падения личности являются переживания, которые не смогло преодолеть "Я" (страх разлучения, болезненные отказы со стороны объекта любви, разочарования в объекте, приводящие к распаду идентификаций (Джекобсон, 1946 г.) и т. п.), и поэтому они нашли воплощение в фантазии.

Вторая возможность заключается в том, что регрессия начинается со стороны "Оно", и инстанции "Я" противостоят непосредственным примитивным инстинктивным производным, с которыми они вынуждены заново сталкиваться каким-либо образом.

Подобное столкновение может заключаться в том, что инстинктивная регрессия сама вызывает регрессии "Я" и "Сверх-Я", т. е. "Я" начинает снижать свои требования, чтобы сохранить согласие с инстинктом. Внутреннее равновесие в таком случае сохраняется, и последствия инстинктивной регрессии по отношению к "Я" оправданны. Но за такое новообразование приходится платить снижением по направлению к инфантилизму, диссоциальности и инстинктивности личности в целом. Глубина патологического нарушения зависит от того, насколько сильны возвратные движения в инстинкте и в "Я", до какого пункта фиксации доходят последние, какие из достижений "Я" сохраняются при этом, и на каком генетическом уровне вновь приходит в равновесие подобный внутренний переворот.

Конфронтация между "Я" и деградированным инстинктом может принимать и обратные формы, более известные нам из анализа. Если "Я" и "Сверх-Я" достигает у детей высокого развития раньше времени, то образуется так называемая вторичная автономия достижений "Я" (Гартман, 1950 г.) - такая степень независимости от инстинктивной жизни, которая дает им возможность отторгнуть от себя инстинктивные регрессии как враждебные "Я". Такие дети, вместо того чтобы следовать за вновь всплывшими прегенитальными и агрессивными импульсами и допускать соответствующие им фантазии в сознание, развивают страх, укрепляют инстинктивную защиту и, если это не удается, находят себе убежище в компромиссе между инстинктом и "Я". В подобных случаях мы наблюдаем ведущие к симптомообразованию внутренние конфликты, на основе которых возникают истерический страх, фобии, ночные кошмары, навязчивые симптомы, церемониалы, задержки и прочие характерные инфантильные неврозы.

В клинической работе с мальчиками, которые вследствие страха кастрации деградировали с фаллической (эдипальной) на анально-садистическую ступень, мы находим яркие примеры различия между оправданными и враждебными по отношению к "Я" последствиями инстинктивной регрессии.

Мальчики с отклонениями первого рода, у которых втянуты в обратное движение "Я" и "Сверх-Я", становятся менее опрятными и более агрессивными, чем прежде, либо возвращаются к большей зависимости от матерей (теряют самостоятельность), превращаются в пассивных и утрачивают мужественность. Иными словами, они снова развивают наклонности и свойства, которые характерны для прегенитальной сексуальности и агрессивности рассматриваемого пункта фиксации без внутреннего противоречия.

У детей с отклонениями второго рода, когда сформированного "Я" вполне достаточно для защиты с помощью страха и чувства вины от последствий инстинктивной регрессии, специфическое патологическое следствие зависит от того, против какого инстинктивного элемента сильнее всего проявляется протест их "Я". В тех случаях, когда инстанциями "Я" одинаково энергично отражаются проявления анальности, садизма и пассивности, симптоматология распространена глубже всего. Когда осуждение "Я" направлено только против неаккуратности, возникает чрезмерная опрятность, навязчивое стремление к умыванию и т. д. Когда в первую очередь отражаются проявления агрессии и садизма, в качестве следствия подавляются собственные достижения и появляется неспособность к соперничеству. Когда больше всего опасаются за пассивно-феминистические стремления, возникает повышенный страх кастрации или некомпенсированная агрессивная мужественность. Во всех случаях последствия - симптомы или характеры - являются невротическими.

Стоит отметить, что из аналитического опыта работы со взрослыми известно, что при неврозах в конечном итоге "Я" также подлежит разнообразным регрессиям. Особенно на низкий уровень функцию "Я" сводят отречение, магическое мышление, пассивность и другие навязчиво-невротические защитные формы. Однако этот вид регрессии "Я" является следствием крушения, а не его причиной; в данном случае снижение имеет отношение лишь к достижениям "Я", а требования "Сверх-Я" остаются без нарушений. Скорее, наоборот, невротическое "Я" делает все возможное для того, чтобы выполнять требования "Сверх-Я".

Конфликты и тревога при постановке диагноза

На пути от причинного единства личности к ее композиции из инстанций "Оно", "Я", "Сверх-Я" и структуры личности каждый индивид в ходе нормального развития проходит ряд фаз. В первую очередь, недифференцированная до этого психическая масса подразделяется на "Оно" и "Я", т. е. на две области действия, у которых различные цели, намерения и методы функционирования. За первым разделением следует вторая стадия в "Я", т. е. подразделение этой инстанции на собственно "Я" и на стоящие над ним "Сверх-Я" и идеал "Я", которые выполняют критическую и руководящую функции по отношению к "Я".

В исследовании при помощи двояко проявляющихся явлений, а именно по особому виду конфликтов и сопряженных с ними страхов, можно установить, насколько далеко вперед зашел или, наоборот, отстал ребенок по этому пути.

В детстве мы различаем три вида конфликтов: внешний, глубоко осознанный и внутренний.

Внешние конфликты, происходящие между целостной личностью ребенка и объектным миром, возникают каждый раз, когда окружающий мир вторгается и мешает побуждениям ребенка, откладывая, ограничивая или запрещая их осуществление. Пока ребенок не овладеет своими инстинктивными побуждениями, т. е. пока его "Я" совпадает с "Оно" и между ними еще не установились барьеры, преодолеть подобные воздействия окружающего мира он не в состоянии. Внешние конфликты - это отличительная черта детства, периода незрелости; мы вправе характеризовать индивида как "инфантильного", если они остаются или регрессивно возрождаются в более позднее время. Существуют различные виды страхов, связанных с этой формой конфликта и доказывающих его существование, которые отличаются в зависимости от возраста и уровня развития ребенка; общим для них является то, что источники их расположены во внешнем мире. Их постадийная последовательность во времени выглядит приблизительно следующим образом: страх смерти с утратой материнской заботы (страх разлучения, страх утраты объекта в период биологического единства матери и ребенка), страх утраты любви (после установления константного любовного отношения к объекту), страх перед критикой и наказанием (во время анально-садистической фазы, на которой ребенок проецирует свою собственную агрессию на родителей, от чего страх перед ними увеличивается), страх кастрации (на фаллическо-эдипальной фазе).

Второй вид конфликтов - глубоко осознанные. Они появляются после того, как ребенок посредством идентификации с родителями превращает их требования в свои собственные, а его "Сверх-Я" уже в большей мере воспринимает родительский авторитет. Конфликты, возникающие в вопросах исполнения желаний или отказов, мало отличаются от конфликтов предыдущего вида. Однако столкновения и рассогласования в данном случае происходят уже не внешне между ребенком и объектом, а в его внутренней жизни между психическими инстанциями, где на долю "Я" выпадает разрешение спора между инстинктивным желанием и требованием "Сверх-Я" в виде чувства вины. Пока чувство вины не исчезает, у исследующего аналитика не возникает сомнений в том, что ребенок достиг "Сверх-Я", создав ступени в "Я".

Третий вид конфликтов - внутренние конфликты. В основном, они отличаются тем, что внешний мир не играет для них никакой - ни прямой, как у внешних конфликтов, ни косвенной, как у осознанных, - роли. Внутренние конфликты возникают из-за обусловленных генетически отношений между "Оно" и "Я" и различия в их организации. Инстинктивные производные и аффекты противоположного рода, такие как любовь и ненависть, активность и пассивность, мужественность и женственность, сосуществуют без вражды друг с другом до тех пор, пока "Оно" и первичный процесс владеют психическим аппаратом. Они становятся невыносимыми друг для друга и приходят к конфликту, как только "Я" созревает и пытается при помощи синтетической функции включить в свою организацию сопротивляющиеся содержания. Даже там, где содержание "Оно" не сопротивляется качественно, а лишь усиливается количественно, это воспринимается "Я" в виде угрозы и приводит к внутреннему конфликту. Это приводит к возникновению страхов особого рода, угрожающих психическому равновесию индивида особым образом. Но, в отличие от страха перед внешним миром или чувства вины, они рождаются в глубине и обычно свое присутствие выдают не во время диагностического обследования, а только в ходе аналитического лечения.

Изложенное выше разделение конфликтов и страхов на внешние, осознанные и внутренние существенно помогает диагносту в классификации и оценке их силы конфликтов, обусловленных детскими нарушениями. Это также объясняет, почему в некоторых случаях для выздоровления достаточно изменений во внешних условиях жизни (случаи первого рода, когда на конфликты патогенно влияет внешний мир), почему требующие аналитической помощи случаи второго рода с причиной болезни, заключающейся в осознанных внутренних конфликтах, без особого труда поддаются изменениям, и почему в случаях третьего рода, когда мы имеем дело с внутренними инстинктивными конфликтами, требуются особенно сложные действия и весьма продолжительные аналитические усилия (согласно 3. Фрейду, 1937 г. - "бесконечные" анализы).

Общие характеристики и их значение для диагнозов и прогнозов

Чтобы удовлетворить ожидания, аналитик должен не только определить существующие в настоящем детские нарушения и восстановить картину их протекания в прошлом, но и предельно по максимуму предсказать перспективы лечения, означающие восстановление психического здоровья и поддержание его. Такой взгляд в будущее невозможен без описанных подробностей процессов развития, а также без определения личностных свойств, оказывающих решающее влияние на поддержание или нарушение психического равновесия, источник которых стоит искать либо во врожденной конституции, либо в самых ранних переживаниях индивида. Эти свойства являются отличительным признаком "Я" индивида, поскольку "Я" играет роль посредника между внешним миром и личностью, ее внутренними инстанциями. Такие из них, как установка "Я" на неудовольствие и лишение, способность к сублимации, установка на страх, исправность процесса развития и другие прогрессивные тенденции, имеют самое большое значение.

Преодоление неудовольствия (способность к фрустрации) и склонность к сублимации

От того, в каком объеме "Я" ребенка способно вынести лишение, т. е. преодолеть вызванное обстоятельствами неудовольствие, во многом зависят шансы ребенка остаться (или стать) психически здоровым. Возможно, ни у кого индивидуальные различия не проявляются сильнее, чем у самых маленьких. Некоторые дети не выносят любую отсрочку, любое ограничение в удовлетворении инстинктивного желания и отвечают всеми проявлениями гнева, ярости, неудовольствия и нетерпения, замещающие удовлетворения отвергаются ими как недостаточные. После этого ничто, кроме выполнения первоначального желания, не может их удовлетворить. Обычно такие сопротивления подчинению часто неизбежной необходимости начинаются уже в младенческом возрасте и проявляются сначала в области оральных желаний, а затем распространяются на другие области и на более позднее время. Но есть дети, которых, в отличие от первых, гораздо легче удовлетворить. Одинаковые инстинктивные ограничения они переносят без подобного возмущения, охотнее принимают замещающие удовлетворения, которые уменьшают желания, и обычно сохраняют на более поздние годы эти рано приобретенные установки.

У диагностов не возникает сомнений в том, что внутреннее равновесие у детей первого типа подвержено опасности гораздо сильнее, чем у второго. Вынужденное держать под контролем огромное количество неудовольствия, детское "Я." при необходимости начинает пользоваться самыми примитивными вспомогательными средствами и методами защиты, как отречение или проекция, а также такими примитивными методами отвода, как вспышки гнева, бешенства и другие аффекты. От этих вспомогательных средств дальнейший путь ведет к патологическим компромиссным образованиям в виде симптомов невротических, диссоциальных и извращенных.

У детей второго типа гораздо больше возможностей нейтрализовать и перенести свою инстинктивную энергию на удовлетворения ограниченные и вполне достижимые. Такая способность к сублимации оказывает бесценную помощь в борьбе за поддержание или восстановление психического здоровья.

Преодоление чувства тревоги

Аналитические знания доказывают, что бесстрашных детей не существует, и на различных генетических ступенях в качестве нормальных сопутствующих явлений присутствуют различные формы страха. (Например, стадии биологического единства матери и ребенка соответствует страх разлучения, константному объекту - страх лишения любви, эдипову комплексу - страх кастрации, образованию "Сверх-Я" - чувство вины.) Однако для определения прогнозов имеет значение, в первую очередь, не форма и интенсивность страха, а способность к его преодолению, от которой в конечном итоге зависит психическое равновесие и которая у разных индивидов присутствует в различном объеме.

Особой опасности невроза повергаются дети, которые при каждом проявлении страха используют переносы.

Их "Я" вынуждено вытеснять и отрекаться от всех внешних и внутренних опасностей (всех возможных источников страха) или же проецировать все внутренние опасности на внешний мир, из которого те, возвращаясь, вызывают еще больший страх, или же фобически избегать любых угроз страха и всяческой опасности. Стремление избежать страха любой ценой становится установкой, которая овладевает в начале детством, а позднее взрослой жизнью индивида и в итоге приводит к неврозу из-за чрезмерного использования механизмов защиты.

Перспективы психического здоровья индивида гораздо лучше, когда "Я" не избегает страха, а активно борется с ним, находя защиту в понимании, логическом мышлении, активных изменениях внешнего мира и агрессивном противодействии. Такое "Я" способно преодолеть большое количество страха и обходиться без чрезмерных защитных, компромиссных и симптомных образований. (Не стоит путать активное преодоление страха с гиперкомпенсациями детей, поскольку в первом случае "Я" защищает себя непосредственно от грозящей опасности, а во втором - от ее фобических избеганий.)

О. Исаковер, объясняя пример активного преодоления страха самым боязливым ребенком, говорит: "Солдату тоже страшно, но это для него не важно".

Соотношение между тенденциями к прогрессу и регрессу

Несмотря на то, что на протяжении всего детства в психическом аппарате присутствуют устремления, направленные вперед, и возвратные, это вовсе не означает, что их взаимоотношения друг с другом у всех индивидов одинаковы. Нам известно, что у некоторых детей все новое вызывает радость: они радуются новому блюду, расширению возможности передвижения и независимости, перемещениям, которые уводят от матери к новым лицам и товарищам по играм и т. д. Для них нет ничего важнее, чем стать "большими", иметь возможность подражать взрослым, и все, что хотя бы приблизительно соответствует этому желанию, возмещает все трудности и препятствия, встречающиеся на пути. В противоположность этому у других детей каждое новое движение означает прежде всего отказ от старых источников удовольствия и потому вызывает страх. Такие дети с трудом отнимаются от груди, часто воспринимая такие события как шоковые. Они боятся расставания с матерью и привычным окружением, пугаются сначала чужих людей, затем ответственности и т. п., иными словами, не хотят взрослеть.

Сделать клиническое заключение о том, к какому из данных типов относится определенный индивид, легче всего при наблюдении за преодолением требующих от ребенка большого мужества жизненных обстоятельств, таких как тяжелое заболевание организма, рождение нового ребенка в семье и т. п. Дети, у которых стремление к прогрессу сильнее регрессивных тенденций, часто продолжительное время болезни используют для созревания "Я", чувствуют себя как "старший" брат или "старшая" сестра по отношению к новорожденному. Если же склонности к регрессу сильнее, то во время болезни ребенок становится еще "инфантильнее", чем был прежде, а новорожденному младенцу начинает завидовать, поскольку хочет сам вернуться в состояние младенца.

Эти различия имеют значение для прогнозирования. Удовольствие, которое ребенок первого типа испытывает при успешных продвижениях, способствует, в свою очередь, созреванию, развитию и приспособлению. У детей второго типа на каждой стадии существует постоянная опасность остановиться в развитии и создать точки фиксации, равновесие их легко нарушить, а склонность к возврату очень легко превращается у них в исходный пункт для появления страха, обороны и невротических разрушений.

Картина развития с точки зрения метапсихологии

Каждый пример психоаналитического изучения ребенка поставляет множество фактов относительно телесного и психического, всех сторон и слоев личности, фактов, относящихся к прошлому или настоящему, внешнему или внутреннему миру ребенка, факторов вредного и полезного влияния, успехов и неудач, фантазий и страхов, защитных процессов, симптомов и т. п. Внимания заслуживает все, что бы ни обнаружил испытуемый, даже если подтверждение полученной информации возможно лишь при условии дальнейшей работы. Однако ни один отдельно взятый факт сам по себе не может рассматриваться вне связи с остальным материалом. Как аналитики мы убеждены, что судьбу развития человека определяет не только наследственность, но и унаследованные качества во взаимодействии с пережитыми событиями, что органические нарушения (физические дефекты, слепота и др.) ведут к самым разным психическим последствиям, зависящим от окружающего влияния, которому подвержен ребенок, и от психических вспомогательных средств, которые находятся в его распоряжении для преодоления собственных трудностей. Стоит ли расценивать страхи (см. выше) как патогенные, зависит, скорее, не от их вида и силы, а от формы и способа, которым ребенок их перерабатывает. Приступы ярости и излияния чувств нужно расценивать по-разному, исходя из того, спонтанно ли возникают они на пути развития или получены путем подражания и идентификации с объектным миром. Травматические влияния на ребенка нельзя прочитать по проявившейся истории жизни, так как они зависят не от объективной важности события, а от его субъективного влияния на каждого конкретного ребенка. Мужество и трусость, корыстолюбие и великодушие, разумность и безрассудство, в зависимости от жизненного окружения, хронологического возраста, фазы развития и генезиса, приобретают различное значение. Отдельные области клинического материала и извлеченные из них связи с целостной личностью идентичны лишь по названию. На самом деле для использования в индивидуальном диагнозе они подходят так же мало, как и для сопоставления с предполагаемо идентичными элементами личности у других индивидов.

Задача исследующего аналитика заключается в организации органической связи внутри имеющегося материала, т. е. в приведении его динамически, энергетически, экономически и структурно к метапсихологической точке зрения. В результате этого картина состояния ребенка соответствует синтезу или расщеплению диагноза на его аналитические составные части.

Такие генетические картины можно получить в различные моменты времени - во время диагностического исследования, во время аналитического лечения, в конце лечения. В зависимости от этого они служат различным целям - постановке общего диагноза (основная цель), его подтверждению или критике на основе материала, вскрытого во время анализа, оценке терапевтической эффективности аналитических методов с точки зрения полученного улучшения при лечении.

Чтобы получить "метапсихологическую картину развития", в первую очередь необходимо выяснить внешние факты, касающиеся симптомов, описаний пациента и семейной хроники. Это является первой попыткой оценить предположительное значение влияния окружающего мира. Затем описание переходит к внутренней жизни ребенка, упорядоченной согласно структуре его личности, динамическому соотношению сил между инстанциями, соотношению сил между "Оно" и "Я", приспособлению к внешнему миру и вытекающим из проявляющегося материала генетическим гипотезам. Полученное таким образом схематичное представление выглядит приблизительно так:

Примерный план метапсихологической картины развития

I. Причины исследования (нарушения развития, проблемы с поведением, задержки, тревоги, симптомы и т. д.).

II. Описание ребенка (внешний вид, манеры, поведение).

III. Обстановка в семье и история детства.

VI. Предположительно существенные влияния окружающего мира, как положительные, так и отрицательные.

V. Данные о процессе развития.

А. Развитие инстинктов:

1. Либидо. Необходимо исследовать:

а) развитие либидо:

достиг ли ребенок соответствующей своему возрасту фазы (оральной, анально-садистической, фаллической, латентного периода, препубертатности), в частности, успешно ли произошел переход от анальной фазы к фаллической сексуальности;

имеет ли место главенствующее положение достигнутой фазы развития;

находится ли ребенок в момент исследования на достигнутой наивысшей ступени развитии, или происходит регрессия на ранние позиции;

б) распределение либидо:

произошло ли распределение либидных заполнений между самим ребенком и объектным миром;

достаточно ли нарциссического заполнения (первичный и вторичный нарциссизм, заполнение телесного "Я",

"Я" и "Сверх-Я") для обеспечения собственного чувства; насколько оно зависит от объектных отношений;

в) либидо объекта:

достигнута ли в постадийной последовательности объектных отношений соответствующая хронологическому возрасту ступень (нарциссическая, по типу примыкания и опоры, константность объекта, преэдипальная, целеограниченная, пубертатнообусловленная);

удерживается ли ребенок на данной ступени, или наблюдаются регрессии к более ранним ступеням;

соответствует ли форма объектного отношения достигнутой или регрессивно полученной фазе развития либидо.

2. Агрессия. Необходимо исследовать; какими формами проявления агрессии оперирует ребенок:

а) количественный показатель, т. е. присутствует или отсутствует она в клинической картине;

б) показатель вида и формы, соответствующий фазовому развитию со стороны либидо;

в) направленность на внешний мир или на самого себя.

Б. Развитие "Я" и "Сверх-Я". Необходимо исследовать:

а) исправны или нарушены имеющиеся в распоряжении "Я" психические аппараты;

б) насколько исправна функции "Я" (память, проверка реальности, синтетическая функция, вторичный процесс); если имеются нарушения, то какие - генетически или невротически обусловленные; сформированы одновременно или нет; каков коэффициент интеллектуального развития;

в) насколько развита защита "Я": направлена против определенной инстинктивной производной (необходимо указать) или против инстинктивной деятельности и инстинктивного удовлетворения в целом;

соответствует ли хронологическому возрасту (слишком примитивны или, наоборот, слишком рано созрели имеющиеся механизмы защиты);

защитная деятельность подразделяется равномерно на большое количество механизмов или ограничена небольшим их количеством;

эффективна или неэффективна защитная деятельность, в первую очередь, против страха; сохраняет или воссоздает равновесие между инстанциями; существует возможность внутренней подвижности, или она подавлена и т. п.;

зависима или независима она от объективного мира, и в какой степени (образование "Сверх-Я", осознанность, внешние конфликты);

г) насколько вторично повреждены защитной деятельностью "Я" функции "Я" (каковы потери в способности достижения успехов, связанные с поддержанием инстинктивной защиты и овладением инстинктами).

VI. Генетические данные о точках фиксации и регрессии.

Согласно нашей точке зрения, возврат к генетически обусловленным точкам фиксации является основой всех инфантильных неврозов и многих инфантильных психозов. Поэтому одна из важнейших задач диагноста заключается в том, чтобы обнаружить их в предыстории ребенка с помощью следующих проявляющихся явлений:

а) определенных свойств манеры поведения, инстинктивный фон которого известен аналитику; они являются внешним проявлением процессов, происходящих в глубине психического аппарата. Ярчайший пример этого рода - проявляющаяся картина навязчивого невротического характера, при котором такие свойства, как опрятность, любовь к порядку, экономность, пунктуальность, скептицизм, нерешительность и т. п., указывают на конфликт анально-садистической фазы, и таким образом выдают точку фиксации в этом пункте. Другие картины характеров или способов поведения подобным образом выдают точки фиксации в других областях или на других ступенях. (Ярко выраженная озабоченность ребенка жизнью и здоровьем родителей, братьев и сестер говорит об особых конфликтах, связанных с инфантильным желанием смерти; боязнь принимать лекарства, определенные сложности в питании и т. п. указывают на происходящую защитную борьбу с оральными фантазиями; такое свойство "Я", как застенчивость, указывает на отвергнутый эксгибиционизм в "Оно"; тоска по дому говорит о наличии давнего амбивалентного конфликта и т. д.);

б) детских фантазий, которые при благоприятных условиях открываются иногда в клиническом исследовании, но чаще становятся доступными диагносту благодаря тестированию. (Часто случается, что насколько сложным бывает доступ к жизни фантазии в первом исследовании, настолько богатым является материал сознательных и бессознательных фантазий в аналитической обработке, когда патогенная предыстория пациента полностью проясняется.);

в) симптомов, для которых типична связь между бессознательным фоном и манифестной формой проявлений, что даже позволяет, как и в случае с навязчивым неврозом, из картины симптомов делать выводы о вытесненных процессах. Однако не стоит преувеличивать количество таких симптомов, так как многие из них, например ложь, жульничество, энурез и т. п., не являются источником информации во время диагностического исследования, потому что возникают на самом разном инстинктивном фоне.

VII. Динамические и структурные данные о конфликтах.

Нормальное развитие ребенка находится под влиянием конфликтов, происходящих между внешним и внутренним миром, с одной стороны, и между внутренними инстанциями, с другой, точно так же, как и его патология. Диагносту необходимо разобраться в этих противодействиях и структурировать в схему динамические процессы:

а) в качестве внешних конфликтов между личностью ребенка в целом и объектным миром (сопутствующий страх перед объектным миром);

б) в качестве глубоко осознаваемых конфликтов между "Оно" и инстанциями "Я", которые вбирают в себя (глубоко осознают) требования окружения (сопутствующее чувство вины);

в) в качестве глубоких внутренних конфликтов между противоречивыми и несогласованными инстинктивными побуждениями (неразрешенная амбивалентность любовь-ненависть, активность-пассивность, мужественность-женственность и т. п.).

Из формы определяющего жизнь каждого конкретного ребенка конфликта можно сделать вывод:

1) о зрелости структуры его личности (степень независимости от объектного мира);

2) о тяжести нарушений в структуре личности;

3) о методах воздействия, способных привести к улучшению или излечению.

VIII. Общие свойства и позиции.

Чтобы составить прогноз о том, есть ли у определенного ребенка возможность спонтанного излечения от нарушения или перспектива на успех лечения, необходимо обратить внимание на следующие свойства его личности и способы поведения:

а) позиция ребенка по отношению к отказам. Если отказы переносятся им хуже, чем следовало бы ожидать в его возрасте, то, значит, страх сильнее его "Я" и ребенок находит выход в ведущих к болезни последовательностях регрессии, защиты и симптомообразований. Если отказы переносятся лучше, индивиду легче поддержать свое внутреннее равновесие или восстановить его после нарушения;

б) способность ребенка сублимировать инстинктивные побуждения. В этой области существуют сильные индивидуальные различия. В случаях, когда возможно применение целеограниченных и нейтрализованных заменяющих удовлетворений, они компенсируют ребенку неизбежные разочарования в инстинктивной жизни и уменьшают возможность патологических разрушений. Важной задачей лечения является освобождение защемленной сублимирующей способности;

в) отношение ребенка к страху. Следует различать склонность к избеганию страха и к активному его преодолению. Первое, скорее, ведет к патологии, а второе является признаком здорового, хорошо организованного и деятельного "Я";

г) соотношение между продвижением вперед и регрессией в процессах развития ребенка. Если устремления вперед сильнее возвратных тенденций, перспектива на сохранение здоровья или самоизлечение лучше, чем в обратном случае: сильные рывки в развитии помогают ребенку бороться со своими симптомами. Когда преимущество имеют регрессивные устремления, и ребенок держится за архаические источники удовольствия, сопротивление лечению также возрастает. Соотношение сил между этими двумя тенденциями у отдельного ребенка проявляется в виде конфликта между стремлением стать "большим" и нежеланием отказываться от инфантильных позиций и удовлетворений.

Для окончательного обобщения используемых до сих пор диагностических систем недостаточно. Необходима особая схема, в которой в первую очередь оценивается отношение различных нарушений к развитию и степень их отклонения от нормального процесса. Для этого диагност должен выбрать одно из перечисленных ниже положений:

1) если не считать некоторых трудностей в удовлетворении телесных потребностей, отношении к окружающему миру и в повседневном поведении ребенка, сами по себе процессы его развития не повреждены, а значит нарушение остается в пределах нормы;

2) обнаруженные в клинической картине симптомообразования нарушения по своим масштабам соответствуют направленному на преодоление специфических генетических затруднений усилию, а значит, при дальнейшем продвижении к следующим ступеням линии развития они будут ликвидироваться спонтанно;

3) имеются инстинктивные регрессии к ранее приобретенным точкам фиксации, их длительное воздействие создает внутренние конфликты, которые приводят к инфантильным неврозам и нарушениям характера;

4) происходящие инстинктивные регрессии приводят к регрессиям "Я" и "Сверх-Я", к инфантилизму т. п.;

5) имеют место повреждения имеющихся задатков (путем органических нарушений) или приобретенной на первом году жизни конституции (путем лишений, отказов, телесного заболевания и т. п.), которые вредят процессу развития, препятствуют формированию и отделению друг от друга внутренних инстанций, приводя к дефектным, с отставанием в развитии, и даже атипичным клиническим картинам;

6) какие-то необъяснимые процессы органического, токсического или психического происхождения оказывают разрушающее влияние на уже имеющиеся личностные приобретения, что выражается в потере речи, торможении инстинктов, нарушении чувства реальности и т. п., тормозя таким образом весь процесс развития, вызывая инфантильные психозы, аутизм и подобные им патологии.

А. Фрейд дополнила психоаналитическое учение концепцией целостности психической системы («Я» в качестве ее центра). В учении о психических структурах личности она прослеживает становление «Оно», «Я» и «Сверх-Я» ребенка, изучает соотношение их влияния на психику. Главной заслугой А. Фрейд в этой области яв­ляется выделение так называемых генетических линий развития .

· Разрабатывая и наполняя конкретным психологи­ческим содержанием основные положения классичес­кого психоанализа, А. Фрейд подробно описала законо­мерности смены фаз нормального развития ребенка.

· Она также рассмотрела широкий спектр психических нарушений - от «обыкновенных» трудностей воспита­ния (страхи, капризы, нарушения сна и аппетита) до тя­желых аутических расстройств - и предложила практи­ческие методы их лечения.

· Она выделила несколько линий индивидуального развития : от инфантильной за­висимости в детстве до любви во взрослой жизни, от эгоизма к дружбе, от грудного вскармливания к рацио­нальному питанию и т. д. По ее мнению, выявление до­стигнутого уровня развития по каждой линии, а также учет гармонии между ними позволяют поставить диа­гноз и дать рекомендации для решения практических вопросов: какой возраст наиболее благоприятен для по­ступления в детский сад и в школу, каков оптимальный срок появления второго ребенка в семье и т. п.

· Анна Фрейд считала, что психоаналитик, работающий с детьми, должен ставить перед собой сразу три дополнительных задачи одновременно:

1. Убеждать ребенка-невротика, что он болен.

2. Вновь и вновь завоевывать его доверие.

3. Убеждать ребенка пройти курс лечения.

· Взрослый человек приходит к психоаналитику, потому что им движет страдание. Он платит за лечение, и эта плата заставляет его проникнуть вглубь своих проблем. Наконец, взрослый человек идет к тому психоанали­тику, которому доверяет. Ребенок еще не способен сравнивать себя с други­ми, не осознает тяжести своего психического состояния, и ему непривычно раскрывать себя перед незнакомым человеком. Поэтому Анна Фрейд не счи­тала тратой времени играть с ребенком, вышивать, вязать, чтобы стать в его глазах «необходимой».

· Первоначально Анна Фрейд использовала игру как способ установления контакта с ребенком. Но рабртая с детьми, пережившими бомбежки Лондо­на во время Второй мировой войны, она сделала удивительное открытие. Ребенок, который имел возможность выразить в игре свои переживания, ос­вобождался от страхов и невроз у него не развивался. Анна Фрейд подробно описала различия в реакциях на бомбежку Лондона у взрослых и детей в книге «Дети и война» (1944). Взрослые стремились вновь и вновь рассказы­вать о своих чувствах психотерапевту, а дети молчали. Их реакция на пере­житый страх выражалась игрой: ребенок строил дома из кубиков, сбрасывал на дома воображаемые бомбы-кубики, дом горел, завывали сирены, приез­жали машины «скорой помощи», уводили в больницу убитых и раненых. Подобные игры могли продолжаться несколько недель...

· Уже на стадии завоевания доверия можно многое узнать о ребенке, ана­лизируя его фантазии, рисунки и сновидения, о которых маленький пациент рассказывает по собственному желанию. Единственная трудность, с которой может справиться не каждый психоаналитик, - неспособность ребенка к свободному ассоциированию, потому что весь психоанализ построен на мето­де ассоциаций. Когда доверие завоевано, Анна Фрейд рекомендует разбирать с малень­ким пациентом те его поступки, из-за которых он испытывает постоянную тревогу. Цель подобных бесед - осознание ребенком того, что многие его плохие поступки не приносят ему никакой пользы, а только вредят. Ребенок должен знать, что все, о чем он рассказывает психоаналитику, останется тайной. Взрослое окружение ребенка должно смириться с тем, что психоана­литик на какое-то время займет значительное место во внутреннем мире ре­бенка. Ребенок и психоаналитик заключают своеобразный союз против про­блем.

· Когда к психоаналитику приходит взрослый, то лечение начинается с анализа прошлого. Но у ребенка прошлого или нет, или оно невелико! Об­ращаться к памяти малыша бессмысленно. Что же делать? Во-первых, под­держивать постоянный контакт с семьей малыша. Во-вторых, записывать все детские воспоминания маленького пациента. В-третьих, уделить особое внимание анализу сновидений . Как это ни удивительно, но дети не хуже взрослых понимают правила истолковывания сновидений. Как пишет сама Анна Фрейд, ребенок «забавляется этим исследованием отдельных элемен­тов сна, похожим на игру в кубики, и очень гордится, когда у него что-то получается...» Многие дети умеют не только фантазировать, но и рассказывать истории с продолжениями. «Из таких рассказов с продолжением врач лучше понима­ет внутреннее состояние ребенка», - считает Анна. Рисунок - самое бога­тое поле для интерпретаций психоаналитика. В рисунке символически отра­жаются тревоги малыша, чувства к окружающим, желания, мечты и идеалы.

Работа А.Фрейд "Введение в детский психоанализ"

В этой работе Анна Фрейд рассмотрела следующие проблемы:

1. Ребенок, в отличии от взрослого, никогда не является инициатором

начала анализа - решение о необходимости анализа всегда принимают его

родители или другие окружающие его люди. По словам Анны Фрейд,

некотоорые деттские психоаналитики (например Мелания Клейн) не считают

это серьезным препятствием в работе, однако по ее мнению, вполне

целесообразно постараться каким-нибудь образом вызвать в ребенке

заинтересованность, готовность и согласие на лечение. Эту часть

психоаналитической работы она выделяет в отдельный период детского

психоанализа - подготовительный. В течение этого пероида

непосредственно аналитической работы не ведется, просто происходит

"перевод определенного нежелательного состояния в другое желательное

состояние с помощью всех средств, которыми располагает взрослый в

нобходимое для начала анализа: осознание болезни, доверие к аналитику

и решение на анализ. В качестве примеров Анна приводит следующие

2. Одна ее шестилетняя пациентка сообщила ей: "Во мне сидит черт.

Можно ли вынуть его?". Ответ был таков: да, можно, но если мы

решим вместе это сделать, то придется выплонить множество не

слишком приятных вещей. Девочка, подумав, согласилась - так было

достигнуто соблюдение важного правила терапии - добровольное

согласие пациента.

3. Другая пациентка, которую привели родители, согласилась работать

вместе с психоаналитиком, стараясь приобрести союзника в борьбе

с ними, подобно тому, как первая девочка старалась заполучить

союзника в войне с "чертом".

4. Довольно часто ребенок не соглашается так просто работать с

аналитиком. В таких случаях, по словам Анны Фрейд, имеет смысл в

течении некоторого времени постараться добиться расположнения

ребенка - в приведенном примере она описывает случай с

десятилетним мальчиком, когда пришлось вначале добиваться просто

интереса мальчика к личности терапевта, затем постараться

показать, что общение может быть не только интересным, но и

полезным и, наконец, дать понять, что подвергаться анализу

означает получать многочисленные преимущества. После этого

ребенок начинает осознавать действительную пользу проведения

психоаналитической работы.

Таким образом, по мнению Анны Фрейд, первым и немаловажным отличием

детского психоанализа от классической его формы является наличие

особой, подготовительной стадии, на которой ребенок должен признать

свою проблему и принять решение на анализ. По словам автора, "у

маленького запущеного невротика вместо сознания болезни... возникает

чувство испорченности, которое становится... мотивом для проведения

анализа".

Исходя из того, что грубое обращение пациентов в возрасте от 2 до 3 лет со своими игрушками свидетельствует в рамках переноса о характере ранних объектных отношений, Мелани Клейн пришла к выводу о существовании исходного конфликта между любовью и ненавистью между нежными и деструктивными порывами, символическим выражением которого являются фрагментарные объекты, в частности любимая «добрая» и «злая» материнская грудь, подвергающаяся настоящим нападкам со стороны грудного ребенка.

По мнению Клейн, младенец воспринимает мать как «протопреследовательницу, которая извне и изнутри атакует тело ребенка», угрожая кастрировать младенца мужского пола или выпотрошить младенцев обоих полов. Клейн была «убеждена в том, что в основе инфантильных неврозов лежит психотическая (т. е. параноидная и шизоидная) тревога, которая в известной степени является элементом нормального развития в младенчестве...».

Она подразделяла оральную стадию развития на две субфазы - параной дно-шизоидную и депрессивную, - полагая, что переживания, характерные для этого этапа психологической эволюции, сохраняются на всю жизнь и доступны для реактивации в любом возрасте. Судя по результатам наблюдений Мелани Клейн, по мере развития процесса интеграции приятных и неприятных для эго ребенка элементов объекта возникает депрессивная тревога, поэтому она и назвала субфазу, датированную второй половиной первого года жизни, «депрессивной».

Камнем преткновения между Анной Фрейд и Мелани Клейн явилось мнение последней о том, что эдипов комплекс и супер-эго формируются в возрасте, соответствующем депрессивной субфазе развития. Разрешающим фактором этого процесса Клейн считала фрустрации орального характера, обусловленные внешними обстоятельствами или «неспособностью» ребенка «получать удовлетворение от кормления грудью».

Различные представления Мелани Клейн и Анны Фрейд о процессе развития ребенка и происхождении неврозов, разумеется, не могли послужить основой для аналогичных приемов лечения.

Если Анна Фрейд тяготела к «модификации классических приемов лечения», то Клейн усматривала значительные различия между интерпретацией детских переживаний и анализом состояния взрослого человека, хотя и допускала, что при изучении эго взрослого человека учитывать уровень психологического развития было бы не менее целесообразным при исследовании эго ребенка.

Она рекомендовала без промедления обращать внимание на позитивные и негативные проявления переноса и осуществлять «глубокое» толкование. При этом сначала происходит реактивация, а затем ликвидация агрессивных и садистических импульсов орального характера, которые не в последнюю очередь обусловлены завистью и ненавистью, возникающими в связи с «бессознательным знанием» того, что родители вступают в коитус, рассматриваемый сквозь призму фантазий орального толка.

Аннна Фрейд придерживалась иного мнения, хотя впоследствии произвела ревизию некоторых своих представлений о модификации приемов лечения с учетом условий детского психоанализа, в частности концепции «неаналитической прелюдии» терапии. Она полагала, что дети хуже поддаются анализу, чем взрослые люди, поскольку зачастую не испытывают страдания, под давлением которых возникает потребность в аналитическом лечении, и не проявляют склонности к самосозерцанию, рефлексии и озарению.

Чем моложе пациент, тем скромнее его способность к восприятию правды, ниже порог восприятия тревоги и фрустрации, уязвимее представления о неизменности объекта, и поэтому выше степень риска возникновения переноса. Серьезным препятствием на пути развития процесса психоаналитического лечения Аннна Фрейд считала и то обстоятельство, что дети предпочитают выражать свои чувства действиями, а не словами.

Кроме того, она полагала, что «щекотливая ситуация может сложиться в связи с неизбежным вмешательством родителей в процесс анализа ребенка». «В этих обстоятельствах довольно трудно разработать приемы лечения в соответствии с канонами психоанализа, то есть осуществить интерпретацию феноменов, связанных с переносом и контрпереносом, устранить смешение и регрессию, заменить примитивные патогенные защитные механизмы резонными, адаптивными реакциями, усилить общий потенциал эго и создать условия, при которых эго сможет контролировать большее пространство психики».

А. Фрейд разделяет личность на ее устойчивые составные части: бессознательное, или "Оно", "Я", "Сверх-Я". Инстинктивная часть, в свою очередь, делится на сексуальную и агрессивную составляющие (психоаналитический закон биполярности). Развитие сексуального инстинкта определяется последовательностью либидонозных фаз (оральная, анально-садистическая, фаллическая, латентная, предпубертатная, пубертатная).

Соответствующие фазы развития агрессивности проявляются в таких видах поведения, как:

Кусание, плевание, цепляние (оральная агрессивность) - оральная стадия.

Разрушение и жестокость (проявление анального садизма) - анальная стадия.

Властолюбие, хвастовство, зазнайство (на фаллической стадии) - фаллическая стадия.

Дисоциальные начала - предпубертат и пубертатная стадии.

Для развития инстанции "Я" А. Фрейд также намечает приблизительную хронологию развития защитных механизмов: вытеснения, реактивные образования, проекции и переносы, сублимация, расщепление, регрессии и др. Анализируя развитие "Сверх-Я", А. Фрейд описывает идентификацию с родителями и интериоризацию родительского авторитета.

Каждая фаза развития ребенка, по мнению А. Фрейд, есть результат разрешения конфликта между внутренними инстинктивными влечениями и ограничительными требованиями внешнего социального окружения.

А. Фрейд считает, что, учитывая фазы, можно построить линии развития для бесконечного количества сфер детской жизни: линии развития кормления от младенческой стадии до разумных привычек питания взрослых; линии развития опрятности от первоначальной воспитательной программы взрослого до автоматического овладения функциями выделения; линии развития физической самостоятельности, отношения к старшим; линии развития от инфантильной зависимости к взрослой половой жизни.
Несоответствие, дисгармонию между различными линиями не следует рассматривать как патологическое явление, так как рассогласования в темпе развития, наблюдающиеся у людей с самого раннего возраста, могут быть всего лишь вариациями в пределах нормы. Ступени от незрелости к зрелости, а не хронологический возраст, рассматриваются ею как показатели развития. Если рост происходит путем прогрессивного продвижения к более высокому уровню, то нормальное детское развитие, согласно взглядам А. Фрейд, идет скачками, не постепенно шаг за шагом, а вперед и снова назад с прогрессивными и регрессивными процессами в их постоянном чередовании. Дети в ходе своего развития делают как бы два шага вперед и один назад.
А. Фрейд рассматривает детское развитие как процесс постепенной социализации ребенка, подчиняющийся закону перехода от принципа удовольствия к принципу реальности. А. Фрейд намечает основные компоненты процесса социализации:
1. Новорожденный, по ее мнению, знает лишь один закон, а именно - принцип удовольствия, которому слепо подчинены все его проявления. И если поиск удовольствия - "внутренний принцип" ребенка, то удовлетворение желаний зависит от внешнего мира. С самого начала существует разрыв между желанием и возможностью его удовлетворить.

В результате этого несоответствия между внутренним и внешним, стремлением к удовольствию и учетом реальности все дети этого возраста, по выражению А. Фрейд, "запутаны" в постоянных сложностях внешнего мира и, естественно, непослушны, невежливы и упрямы.
А. Фрейд характеризует ребенка как незрелого до тех пор, пока инстинктивные желания и их осуществление разделены между ним и его окружением таким образом, что желания остаются на стороне ребенка, а решение об их удовлетворении или отказе - на стороне внешнего мира.

В раннем детстве принцип удовольствия господствует без внутреннего сопротивления. У более старших детей он все еще владеет такими сторонами психики, как бессознательная и, отчасти, сознательная жизнь фантазий, сновидений и др. Лишь принцип реальности создает, по словам А. Фрейд, пространство для отсрочки, задержки и учета социального окружения и его требований.

2. Выработка защитных механизмов против агрессивных импульсов "Оно".
По мнению А. Фрейд, почти все нормальные элементы детской жизни, особенно такие, как жадность, корысть, ревность, пожелание смерти - толкают ребенка в направлении дисоциальности. Социализация - это защита от них.

3. Становление и развитие психических процессов.

Продвижение ребенка от принципа удовольствия к принципу реальности не может наступить раньше, чем различные функции "Я" достигнут определенных ступеней развития.

4. Формирование механизмов для возникновения инстанции "Сверх-Я".

Формирование эффективного "Сверх-Я" означает для ребенка решающий прогресс в социализации. Ребенок теперь способен не только подчиняться моральным требованиям своего социального окружения, но и "сам принимает в них участие и может чувствовать себя их представителем".

5. Формирование инстанции Идеал-Я.

Когда инстанция "Сверх-Я" формируется, она еще очень слаба и долгие годы нуждается в поддержке и опоре со стороны авторитетного лица (родители, учитель) - Идеал-Я. Эта инстанция может легко разрушиться из-за сильных переживаний и разочарования в нем.

6. "Шаги наружу".

Подражание, идентификация, интроекция - необходимые предварительные условия для последующего вступления в социальное сообщество взрослых. Далее должны быть сделаны новые шаги "наружу": из семьи в школу, из школы в общественную жизнь. И каждый из этих шагов сопровождается отказом от личных преимуществ, от "индивидуально-внимательного" отношения к себе.

По глубокому убеждению А. Фрейд, негармоничное личностное развитие основывается на многих причинах. Это и неравномерный прогресс по линиям развития, и неравномерно длящиеся регрессии, и особенности обособления внутренних инстанций друг от друга, и формирование связей между ними, и многое другое.

Защитные механизмы личности.

Это «адаптивные механизмы, направленные на редукцию патогенного эмоционального напряжения, предохраняя от болезненных чувств и воспоминаний и дальнейшего развития психологических и физиологических нарушений». Все защитные механизмы обладают двумя общими характеристиками. Во-первых, они бессознательны, то есть действуют преимущественно на неосознаваемом уровне. Во-вторых, они искажают, отрицают или фальсифицируют реальность.

1. Вытеснение. Это механизм психологической защиты, посредством которого неприемлемые для личности импульсы (желания, мысли, чувства), вызывающие тревогу, становятся бессознательными.

2. Отрицание - механизм психологической защиты, который заключается в отрицании, неосознавании (отсутствии восприятия) какого-либо психотравмирующего обстоятельства.

3. Реактивные образования. Этот вид психологической защиты нередко отождествляется с гиперкомпенсацией. К реактивным образованиям относится замена «Эго» - неприемлемых тенденций на прямо противоположные.

4. Регрессия - возврат на более раннюю стадию развития или к более примитивным формам поведения, мышления.

5. Изоляция - отделение аффекта от интеллектуальных функций.

6. Идентификация - защита от угрожающего объекта путем отождествления себя с ним.

7. Проекция. В основе механизма проекции лежит процесс, посредством которого неосознаваемые и неприемлемые для личности чувства и мысли локализуются вовне, приписываются другим людям.

8. Замещение (смещение). Действие этого защитного механизма проявляется в своеобразной «разрядке» подавленных эмоций, обычно враждебности и гнева, направленных на более слабых, беззащитных (животных, детей, подчиненных).

9. Рационализация - псевдоразумное объяснение человеком своих желаний, поступков, в действительности вызванных причинами, признание которых грозило бы потерей самоуважения.

10. Сублимация - психологическая защита посредством десексуализации первоначальных импульсов и преобразования их в социально приемлемые формы активности.

Анна Фрейд продолжила и развила классическую теорию и практику психоанализа. Получив педагогическое образование, она работала учительницей в школе для детей пациентов своего отца и с 1923 года начала собственную психоаналитическую практику.

В работе "Норма и патология детского развития" (1965) А. Фрейд указала истоки психоаналитического интереса к детям. Она писала, что после выхода в свет книги ее отца "Три очерка по теории сексуальности" (1905), многие аналитики стали наблюдать своих детей и находить подтверждение всем отмеченным 3.Фрейдом особенностям детского развития: детской сексуальности, Эдипова и кастрационного комплексов.

Следуя традиции классического психоанализа, А. Фрейд разделяет личность на ее устойчивые составные части: бессознательное или "Оно", "Я", "Сверх-Я". Инстинктивная часть, в свою очередь, делится на сексуальную и агрессивную составляющие (психоаналитический закон биполярности). Развитие сексуального инстинкта определяется, как и в классическом психоанализе, последовательностью либидонозных фаз (оральная, анально-садистическая, фаллическая, латентная, предпубертатная, пубертатная). Соответствующие фазы развития агрессивности проявляются в таких видах поведения, как кусание, плевание, цепляние (оральная агрессивность); разрушение и жестокость (проявление анального садизма); властолюбие, хвастовство, зазнайство (на фаллической стадии); дисоциальные начала (в предпубертатности и пубертатности). Для развития инстанции "Я" А. Фрейд также намечает приблизительную хронологию развития защитных механизмов : вытеснения, реактивные образования, проекции и переносы, сублимация, расщепление, регрессии. Анализируя развитие "Сверх-Я", А. Фрейд описывает идентификацию с родителями и интериоризацию родительского авторитета. Каждая фаза развития ребенка, по мнению А. Фрейд, есть результат разрешения конфликта между внутренними инстинктивными влечениями и ограничительными требованиями внешнего социального окружения.

Ступени от незрелости к зрелости, а не хронологический возраст, рассматриваются ею как показатели развития. Если рост происходит путем прогрессивного продвижения к более высокому уровню, то нормальное детское развитие, согласно взглядам А.Фрейд, идет скачками, не постепенно шаг за шагом, а вперед и снова назад с прогрессивными и регрессивными процессами в их постоянном чередовании. Дети в ходе своего развития делают как бы два шага вперед и один назад.

В отличие от классического психоанализа, изучающего прежде всего скрытые от сознания психические явления, А. Фрейд одна из первых в детской психоаналитической традиции распространяет основные положения 3. Фрейда на сферу сознания, изучая инстанцию "Я" личности. А. Фрейд рассматривает детское развитие как процесс постепенной социализации ребенка, подчиняющийся закону перехода от принципа удовольствия к принципу реальности.

Новорожденный, по ее мнению, знает лишь один закон, а именно – принцип удовольствия, которому слепо подчинены все его проявления. Однако, для осуществления таких телесных потребностей ребенка, как голод, сон, температурная регуляция, младенец полностью предоставлен ухаживающему за ним взрослому. И если поиск удовольствия - "внутренний принцип" ребенка, то удовлетворение желаний зависит от внешнего мира.

Мать исполняет или отвергает желания ребенка и благодаря этой роли становится не только первым объектом любви, но также и первым законодателем для ребенка. По мнению А.Фрейд, тот факт, что настроение матери оказывает на ребенка решающее влияние, принадлежит к самым ранним достижениям психоанализа, то есть основополагающим выводам исследований взрослых пациентов. Наблюдения за детьми вновь подтверждают, что индивидуальные пристрастия и антипатии матери оказывают существенное влияние на развитие ребенка. "Быстрее всего развивается то, что больше всего нравится матери и что ею оживленнее всего приветствуется; процесс развития замедляется там, где она остается равнодушной или скрывает свое одобрение",- замечает А. Фрейд.

Несмотря на беспомощность, ребенку очень рано удается научиться проявлять определенные отношения к матери. Уже в этом раннем возрасте можно различать детей послушных, "хороших", легко управляемых, и детей нетерпимых, своевольных, "тяжелых", которые буйно протестуют против каждого требуемого от них ограничения.

Чем самостоятельнее становится ребенок в отношении еды, сна и т.д., считает А. Фрейд, тем более отходят на задний план телесные потребности, уступая место новым инстинктивным желаниям. Ребенок стремится к их удовлетворению с тем же рвением, как прежде стремился к насыщению при чувстве голода. И снова он сталкивается с ограничениями, которые налагает на него внешний мир. Ребенок, естественно, стремится осуществить свои инстинктивные цели безотлагательно, не учитывая внешних обстоятельств, но это может стать опасным для его жизни, поэтому взрослый, хочет он того или нет, вынужден ограничивать ребенка. В результате этого несоответствия между внутренним и внешним, стремлением к удовольствию и учетом реальности все дети этого возраста, по выражению А. Фрейд, "запутаны" в постоянных сложностях внешнего мира и, естественно, непослушны, невежливы и упрямы.

По мнению А. Фрейд, шансы ребенка остаться психически здоровым во многом зависят от того, насколько его "Я" способно вынести лишения, то есть преодолеть неудовольствие.

По мнению А. Фрейд, почти все нормальные элементы детской жизни, особенно такие, как жадность, корысть, ревность, пожелание смерти – толкают ребенка в направлении десоциальности. Социализация - это защита от них. Некоторые инстинктивные желания вытесняются из сознания, другие переходят в свою противоположность (реакционные образования), направляются на другие цели (сублимация), сдвигаются с собственной персоны на другую (проекция) и т.д. С точки зрения А.Фрейд, между процессами развития и защитными процессами нет никакого внутреннего противоречия. Действительные противоречия лежат глубже - они между желаниями индивида и его положением в обществе, поэтому невозможно гладкое протекание процесса социализации. Организация защитного процесса - это важная и необходимая составная часть развития "Я".

Продвижение ребенка от принципа удовольствия к принципу реальности не может наступить раньше, чем различные функции "Я" достигнут определенных ступеней развития. Только после того, как начнет функционировать память, действия ребенка смогут осуществляться на основе опыта и предвидения. Без контроля реальности не существует различия между внутренним и внешним, фантазией и реальностью. Только приобретение речи делает ребенка членом человеческого общества. Логика, разумное мышление способствуют пониманию взаимосвязи причины и следствия, а приспособление к требованиям окружающего мира перестает быть простым подчинением - оно становится осознанным и адекватным.

Становление принципа реальности, с одной стороны, и мыслительных процессов, с другой, открывает путь для новых механизмов социализации - таких, как подражание, идентификация, интроекция, способствующих образованию инстанции "Сверх-Я". Формирование эффективного "Сверх-Я" означает для ребенка решающий прогресс в социализации. Ребенок теперь способен не только подчиняться моральным требованиям своего социального окружения, но и "сам принимает в них участие и может чувствовать себя их представителем". Однако, эта внутренняя инстанция еще очень слаба и долгие годы нуждается в поддержке и опоре со стороны авторитетного лица (родители, учитель) и может легко разрушиться из-за сильных переживаний и разочарования в нем.

« Только одна способность в детской жизни заслуживает этого положения, а именно способность нормально развиваться, проходить предписанные по плану ступени, формировать все стороны личности и выполнять соответствующим образом требования внешнего мира.»

18. Эпигенетическая теория развития личности Э. Эриксона. Основные понятия. Стадии психосоциального развития. Жизненные кризисы и способы их преодоления.

Теория Эрика Эриксона так, же, как и теория Анны Фрейд, возникла из практики психоанализа. Э.Эриксон создал психоаналитическую концепцию об отношениях "Я" и общества. Вместе с тем, его концепция - это концепция детства. Личность состоит: «Оно» - бессознательное; «Сверх-Я» - нормы и ценности культуры; и инстанция «Я». Основная задача Э. Эриксона состояла в разработке новой психоисторической теории развития личности с учетом конкретной культурной среды.

По мнению Э. Эриксона, каждой стадии развития отвечают свои, присущие данному обществу ожидания, которые индивид может оправдать или не оправдать, и тогда он либо включается в общество, либо отвергается им. Эти соображения Э. Эриксона легли в основу двух наиболее важных понятий его концепции - "групповой идентичности" и "эгоидентичности".

Групповая идентичность формируется благодаря тому, что с первого дня жизни воспитание ребенка ориентировано на включение его в данную социальную группу, на выработку присущего данной группе мироощущения.

Эгоидентичность формируется параллельно с групповой идентичностью и создает у субъекта чувство устойчивости и непрерывности своего "Я", несмотря на те изменения, которые происходят с человеком в процессе его роста и развития. Формирование эгоидентичности или, иначе говоря, целостности личности продолжается на протяжении всей жизни человека и проходит ряд стадий.

«Модус органа» - зона концентрации сексуальной энергии. Орган, с которым на конкретной стадии развития связана сексуальная энергия, создает определенный модус развития, то есть формирование доминирующего качества личности.

«Модальность поведения» - когда общество через свои институты придаёт особый смысл модусу.

Стадии психосоциального развития:

1. младенческий возраст (оральная стадия) - доверие/недоверие: формирование базового доверия к миру, преодоление чувства разобщённости и отчуждения;

2. ранний возраст (анальная стадия) – автономия/сомнение, стыд; борьба против чувства стыда и сомнения за независимость и самостоятельность;

3. возраст игры (фаллическая стадия) – инициативность/чувство вины; развитие активной инициативы, и в то же время переживание чувства моральной ответственности за свои желания;

4. школьный возраст (латентная стадия) – достижение/неполноценность; формирование трудолюбия, чему противостоит осознание собственной неумелости и бесполезности;

5. подростковый возраст – идентичность/диффузия идентичности; появляется задача первого цельного осознания себя и своего места в мире; отрицательный полюс в решении этой задачи - неуверенность в понимании собственного "Я" ("диффузия идентичности");

6. молодость – интимность/изоляция; поиск спутника жизни и установление близких дружеских связей, преодолевающих чувство одиночества;

7. зрелость – творчество/застой; борьба творческих сил человека против косности и застоя.;

8. старость – интеграция/разочарования в жизни; становление окончательного цельного представления о себе, своем жизненном пути в противовес возможному разочарованию в жизни и нарастающему отчаянию.

Решение каждой из этих задач, по Э. Эриксону, сводится к установлению определенного динамического соотношения между двумя крайними полюсами. Развитие личности -- результат борьбы этих крайних возможностей, которая не затухает при переходе на следующую стадию развития.

Э. Эриксон обозначил критерии подлинных ритуальных действий:

1) общее значение для всех участников взаимодействия при сохранении различий между индивидами;

2) способность к развитию по стадиям жизненного цикла, в ходе которого достижения предыдущих стадий в дальнейшем на более поздних этапах обретают символическое значение;

3) способность сохранять известную новизну при всех повторениях, игровой характер.

Ритуализация в человеческом поведении - это основанное на соглашении взаимодействие по меньшей мере двух людей, которые возобновляют его через определенные интервалы времени в повторяющихся обстоятельствах; оно имеет важное значение для "Я" всех участников.

Стадии ритуализации по Э. Эриксону:

1. младенчество – взаимность (религия);

2. раннее детство – различение добра и зла (суд);

3. игровой возраст – драматическая разработка (театр);

4. школьный возраст – формальные правила (школа);

5. юность – солидарность убеждений (идеология).

Элементы развитого ритуала:

1) нуминозный, ритуал взаимного узнавания , который, формируясь в младенчестве, проявляется в развернутой форме в отношениях между матерью и ребенком, впоследствии пронизывает все взаимоотношения между людьми.

2) критический – этот ритуал помогает ребенку различать добро и зло. В раннем возрасте возрастает самостоятельность ребенка, которая, однако, имеет определенные границы. Элемент "рассудительности" (критический ритуал) отличается от ритуала "взаимности" (благоговения) тем, что здесь впервые возникает, как пишет Э. Эриксон, свободная воля ребенка.

3) драматический. Он формируется в игровой период. В игре ребенок способен избежать взрослой ритуализаций, он может исправить и воссоздать заново прошлый опыт и предвосхитить будущие события. Истинная ритуализация, по Э. Эриксону, невозможна в одиночных играх, только игровое общение дает возможность драматических разработок. Ритуализмом на этой стадии становится моралистическое и запрещающее подавление свободной инициативы и отсутствие творчески ритуализированных путей изживания чувства вины. Э. Эриксон называет это морализмом.

4)формальный, элемент совершенства исполнения . Формализация школьных отношений имеет большое значение для внешней стороны ритуализированного поведения взрослых. Внешняя форма ритуалов воздействует на чувства, поддерживает активное напряжение "Я", поскольку это «осознанный»

порядок, в котором человек «принимает участие»

5) идеологический, импровизационная сторона ритуализации . В этом возрасте добавляется идеологический элемент к элементам благоговения, правосудия, драматическому и формальному элементам онтогенетического развития. Противоположный полюс на этой стадии - тоталитаризм.

Концепция Э. Эриксона называется эпигенетической концепцией жизненного пути личности. Как известно, эпигенетический принцип используется при изучении эмбрионального развития. Согласно этому принципу, все, что растет, имеет общий план. Исходя из этого общего плана, развиваются отдельные части. Причем каждая из них имеет наиболее благоприятный период для преимущественного развития. Так происходит до тех пор, пока все части, развившись, не сформируют функциональное целое.

19. Исходные принципы и основные понятия теории интеллектуального развития ребенка ж. Пиаже. Характеристика клинического метода.

20 – 30-е годы 20 века.

Дооперациональный период творчества Пиаже.

Молодой Пиаже уделял наибольшее внимание речи детей-дошкольников. Анализ Пиаже показал, что детские высказывания можно разделить на две группы:

1. Социализированная речь - характеризуется заинтересованностью в ответном реагировании партнера по общению, ее функция - воздействие на собеседника.

2. Эгоцентрическая речь. Ребенок сообщает то, о чем он думает в данный момент, не интересуясь тем, слушают ли его, какова точка зрения собеседника.

Первоначально гипотеза Пиаже состояла в том, что обнаружена промежуточная форма мышления, эгоцентрическое мышление, которое обеспечивает переход от аутизма младенца к реалистическому социализированному мышлению взрослого. Аутистическая мысль - индивидуализированная, ненаправленная, подсознательная, руководимая стремлением к удовлетворению желания; выявляется в образах. Социализированная, разумная, направленная мысль социальна, преследует сознательные цели, приспосабливается к действительности, подчиняется законам опыта и логики, выражается речью. Эгоцентрическое мышление - промежуточная форма в развитии мышления в генетическом, функциональном, структурном аспектах.

Эгоцентризм как основная особенность детского мышления состоит в суждении о мире исключительно со своей непосредственной точки зрения, фрагментарной и личной, и в неумении учесть чужую. Эгоцентризм рассматривается Пиаже как разновидность неосознанной систематической иллюзии познания, как скрытая умственная позиция ребенка. Эгоцентрическое мышление - это активная познавательная позиция в своих истоках, первоначальная познавательная центрация ума.

Эгоцентризм – основание всех других особенностей детского мышления. Эгоцентризм не поддается непосредственному наблюдению, он выражается через другие феномены. Среди них - доминирующие черты детского мышления: реализм, анимизм, артификализм.

Реализм. На определенной ступени развития ребенок рассматривает предметы такими, какими дает их непосредственное восприятие. Реализм бывает интеллектуальный - название предмета столь же реально, как и сам предмет. Реализм моральный проявляется в том, что ребенок не учитывает в поступке внутреннее намерение и судит о нем только по видимому конечному результату.

Анимизм представляет собой всеобщее одушевление, наделение вещей сознанием и жизнью, чувствами.

Артификализм - понимание природных явлений по аналогии с деятельностью человека, все существующее рассматривается как созданное человеком, по его воле или для человека.

Среди списка других выделяемых Пиаже особенностей детской логики:

Синкретизм (глобальная схематичность и субъективность детских представлений; тенденция связывать все со всем; восприятие деталей, причин и следствий как рядоположных),

Трансдукция (переход от частного к частному, минуя общее),

Неспособность к синтезу и соположение (отсутствие связи между суждениями),

Нечувствительность к противоречию,

Неспособность к самонаблюдению,

Трудности осознания,

Непроницаемость для опыта (ребенок не изолирован от внешнего влияния, воспитания, но оно им ассимилируется и деформируется).

Все эти черты образуют комплекс, определяющий логику ребенка, а в основе комплекса - эгоцентризм речи и мышления.

«Эгоцентрическая иллюзия» - отсутствие представления о существовании других точек зрения и несоотнесением их со своей собственной.

Корни эгоцентризма как познавательной позиции дошкольника в своеобразном характере детской деятельности, в относительно поздней социализации ребенка, в адаптации к социальной среде не ранее 7-8 лет.

Чтобы преодолеть эгоцентризм, необходимо осознать свое Я в качестве субъекта и отделить субъект от объекта, научиться координировать свою точку зрения с другими. Снижение эгоцентризма объясняется трансформацией исходной позиции. Развитие знаний о себе происходит из социального взаимодействия, особенно важны в этом отношении явления кооперации ребенка со сверстниками, когда возможны споры, дискуссии. Таким образом, происходит постепенная децентрация познания, социализированная мысль вытесняет эгоцентрическую, и эгоцентрическая речь исчезает, отмирает.

Основной закон детского развития, сформулированный Пиаже в ранних работах, – закон перехода от общей эгоцентричности к интеллектуальной децентрации, более объективной умственной позиции.

1 .. 28 > .. >> Следующая
А. Фрейд считала, что в психоанализе детей, во-первых, можно и нужно использовать общие со взрослыми аналитические методы на речевом материале: гипноз, свободные ассоциации, толкование сновидений, символов, парапраксий (обмолвок, забывания), анализ сопротивлений и перенос. Во-вторых, она указывала и на своеобразие техники анализа детей. Трудности применения метода свободных ассоциаций, особенно у маленьких детей, частично могут быть преодолены путем анализа сновидений, снов наяву, мечтаний, игр и рисунков, что позволит выявить тенденции бессознательного в открытой и доступной форме. А. Фрейд предложила новые технические методы, помогающие в исследовании Я. Один из них - анализ трансформаций, претерпеваемых аффектами ребенка. По ее мнению, несоответствие ожидаемой (по прошлому опыту) и продемонстрированной (вместо огорчения - веселое настроение, вместо ревности - чрезмерная нежность) эмоциональной реакции ребенка указывает на то, что работают защитные механизмы, и таким образом появляется возможность проникнуть в Я ребенка. Богатый материал о становлении защитных механизмов на конкретных фазах детского развития представляет анализ фобий животных, особенностей школьного и внутрисемейного поведения детей. Так, А. Фрейд придавала важное значение детской игре, полагая, что,
1 См.: Психоанализ детской сексуальности (3. Фрейд, К. Абрахам. К.Г. Юнг,
Э. Джонс, Ш. Ференци) / Под ред. B.JI. Лукова. СПб., 1997.
2 См.: Фрейд А. Психология Я и защитные механизмы. М., 1993.
Глава V. Психическое развитие как развитие личности.
65
увлекшись игрой, ребенок заинтересуется и интерпретациями, предложенными ему аналитиком относительно защитных механизмов и бессознательных эмоций, скрывающихся за ними.
Психоаналитик, по мнению А. Фрейд, для успеха в детской терапии обязательно должен иметь авторитет у ребенка, поскольку детское Супер-Эго относительно слабо и неспособно справиться с освобожденными в результате психотерапии побуждениями без посторонней помощи. Особое значение имеет характер общения ребенка со взрослым: «Чтобы мы ни начинали делать с ребенком, обучаем ли мы его арифметике или географии, воспитываем ли мы его или подвергаем анализу, мы должны прежде всего установить определенные эмоциональные взаимоотношения между собой и ребенком. Чем труднее работа, которая предстоит нам, тем прочнее должна быть эта связь», - подчеркивала А. Фрейд1. При организации исследовательской и коррекционной работы с трудными детьми (агрессивными, тревожными) основные усилия должны быть направлены на формирование привязанности, развитие либидо, а не на прямое преодоление негативных реакций. Влияние взрослых, которое дает ребенку, с одной стороны, надежду на любовь, а с другой стороны, заставляет опасаться наказания, позволяет в течение нескольких лет развить у него собственную способность контролировать внутреннюю инстинктивную жизнь. При этом часть достижений принадлежит силам Я ребенка, а остальная - давлению внешних сил; соотношение влияний определить невозможно.
При психоанализе ребенка, подчеркивает А. Фрейд, внешний мир оказывает гораздо более сильное влияние на механизм невроза, чем у взрослого. Детский психоаналитик с необходимостью должен работать над преобразованием среды. Внешний мир, его воспитательные воздействия - могущественный союзник слабого Я ребенка в борьбе против инстинктивных тенденций.
Английский психоаналитик М. Кляйн (1882-1960) разработала свой подход к организации психоанализа в раннем возрасте2. Основное внимание уделялось спонтанной игровой активности ребенка. М. Кляйн, в отличие от А. Фрейд, настаивала на возможности прямого доступа к содержанию детского бессознательного. Она считала, что действие более свойственно ребенку, чем речь, и свободная игра выступает эквивалентом потока ассоциаций взрослого; этапы игры - это аналоги ассоциативной продукции взрослого.
1 Фрейд А. Введение в детский психоанализ. М., 1991. С. 36.
2 См.: Развитие в психоанализе / М. Кляйн, С. Айзеке, Дж. Райвери, П. Хай-манн. М., 2001.
66
Раздел третий. Основные концепции психического развития.
Психоанализ с детьми, по Кляйн, строился преимущественно на спонтанной детской игре, проявиться которой помогали специально созданные условия1. Терапевт предоставляет ребенку массу мелких игрушек, «целый мир в миниатюре» и дает ему возможность свободно действовать в течение часа.
Наиболее подходящими для психоаналитической игровой техники являются простые немеханические игрушки: деревянные мужские и женские фигурки разных размеров, животные, дома, изгороди, деревья, различные транспортные средства, кубики, мячи и наборы шариков, пластилин, бумага, ножницы, неострый нож, карандаши, мелки, краски, клей и веревка. Разнообразие, количество, миниатюрные размеры игрушек позволяют ребенку широко выражать свои фантазии и использовать имеющийся опыт конфликтных ситуаций. Простота игрушек и человеческих фигурок обеспечивает их легкое включение в сюжетные ходы, вымышленные или подсказанные реальным опытом ребенка.